Форсированным маршем (главы из книги)

Через две недели после нашего прибытия жилища были построены: два ряда из десяти строений разделялись широкой «улицей». Мне предоставили койку в одной из последних построек, и я совершенно отчетливо помню то чудесное чувство безопасности, удобства и тепла, которое я испытал, когда впервые морозной ночью вошел в свое новое жилище. Приятно пахло свежесрубленной елью. Вдоль бревенчатой стены были расположены пятьдесят коек по три яруса, сделанные просто из досок, положенных на прямоугольный каркас. Три жестяные печки, расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга по длине помещения, пламенели в темноте, подтапливаемые обрезками древесины, которые мы приносили каждый день из леса. По примеру тех, кто уже жил в бараках, мы собирали как можно больше мха в наши фуфайки, чтобы расстелить их на досках коек. У нас не было вытяжной трубы, дым выходил через узкую трубу в отверстие, сделанное в крыше. Запах от дыма дров перемешивался с еловым запахом. В тот самый вечер я лежал на своей высокой койке, скрестив руки за головой, и слушал разговоры окружающих меня людей.

Напротив меня, повернувшись на бок, лежал мужчина лет пятидесяти. Сначала мы поговорили о бараках, отметили мастерство плотников, великодушно похвалили русских за теплопроводную тягу. Затем мой сосед стал вспоминать свою жизнь. Он был учителем в Брест-Литовске и сержантом запаса польской армии. Внезапно пришли русские и отдали его место одному коммунисту, который за двухнедельную «срочную переподготовку» изучил советские педагогические методы. Матери продолжали приводить к нему своих детей, но вследствие одного доноса он был арестован, допрошен и осужден на десять лет принудительных работ. Я вслух пожалел его, подумав про себя: «Десять лет...тебе повезло, старик». Он все еще говорил, хотя я уже засыпал, и это была первая ночь за многие месяцы, когда я спал по-настоящему.

После шести вечера каждый заключенный должен был вернуться в свое жилище. Допускались хождения из барака в барак при условии, если не образовывались большие скопления людей. За двумя рядами зданий велось строгое наблюдение с вышек с восточного края ограды, но если соблюдался категорический запрет подходить к колючей проволоке, охранники не вмешивались. Внутри помещений заняться было нечем. Нам нечего было читать, и освещения не было тоже. Единственными разрешенными занятиями после шести вечера были присутствие на организуемой политруком лекции по средам или же в другие дни — посещение библиотеки, которая находилась в подчинении того же политрука. В конце концов я подумал, что перелистывать страницы книг ни к чему не обязывает и отчасти займет эти длинные вечера. Я решил срочно попросить разрешения ходить в эту библиотеку. Мне охотно дали согласие.

Библиотека занимала половину одного из административных зданий, расположенных слева от входа в лагерь, и наиболее отдаленных, в двадцати метрах от колючей проволоки на южной стороне. Около двухсот книг были расставлены в ряд в глубине комнаты на не отшлифованных деревянных досках, и я вытащил из них несколько наугад. Было определенное количество произведений некоего Маяковского. А также имелось приблизительно пятьдесят томов серии «Русская Азбука» — иллюстрированных учебников по чтению для детей. В тот вечер и в последующие тоже я провел некоторое время, просматривая тома «Азбуки». Это оказались буквари, тексты которых были написаны в форме виршей, восхваляющих мощь советских самолетов и доблесть их пилотов, советские танки и танкистов, Красную Армию, советских героев, таких как Ворошилов, советских государственных деятелей, навроде Ленина и Сталина, трактористов и советских колхозников, всех знаменитостей СССР.

А наиболее ценными считались «История великой коммунистической партии большевиков» в двух томах и полная версия Российской Конституции. Проведя поучительные часы над этими двумя трудами, я сделал вывод, что если даже я проторчу здесь двадцать пять лет, маловероятно, что превращусь в коммуниста, русского или кого-нибудь еще.

Веселый и циничный чех, который «проживал» на койке рядом со мной, уговорил меня сходить с ним на одну из обязательных для всех солдат, свободных от дежурства, лекций, проводимых в среду вечером политруком. Политрук не стал скрывать своей радости, увидев нас и, прежде чем посвятить свое время солдатской аудитории, похвалил нас. Он говорил о мощи России, об ее господстве в мире (как бы мимоходом, специально для нас — о разложении пагубной капиталистической системы). Когда солдаты задавали ему вопросы, он приводил им марксистскую догматику и цитаты из речей и сочинений Ленина — Сталина. Когда мы уходили, он улыбался.