Форт Росс. Призраки Фортуны

Скончался граф Никита Панин — сподвижник императрицы, канцлер и наряду с графом Безбородко одна из ключевых фигур екатерининского кабинета. Помимо своих многочисленных служебных обязанностей, покойный граф исполнял одну, чрезвычайно важную при царском дворе функцию. Он был наставником-воспитателем цесаревича. На эту должность он был назначен еще Елизаветой Петровной, бабкой Павла. И хотя наследнику ко времени, о котором идет речь, было уже под сорок, должность эту никто отменять не собирался. Более того, Екатерина видела в наставнике-воспитателе тот рычаг, коим она хоть как-то могла воздействовать на сына. Особенно когда пропасть непонимания, ширившаяся между ними с каждым годом, могла быть сравнима лишь с пропастью их обоюдного недоверия.

Другими словами, в правительстве графа Никиту еще можно было как-то заменить — Безбородко, например, считал, что «еще скорее управиться можно будет», — а вот тех, кому Екатерина могла бы доверить «воспитание» великовозрастного наследника, не было.

Точнее, был всего один человек, который мог бы заменить ушедшего графа Панина, — второй фельдмаршал империи, князь Николай Иванович Салтыков, на службе у которого, являясь особо доверенным лицом и управляющим обширнейшего хозяйства князя, и состоял Александр Николаевич Зубов.

Императрица безмерно уважала Салтыкова. Более того, была ему благодарна за его воинские победы над пруссаками, за усмирение спесивых поляков и считала его одним из честнейших придворных и одним из одареннейших военачальников.

С фельдмаршалом была лишь одна проблема. Не сошлись они характерами с Потемкиным. Устав от их бесконечной, скрытой и явной, вражды, Екатерина, будучи не в силах отказаться ни от одного, ни от другого, приняла мудрое решение: держать их, как двух племенных быков, подальше друг от друга и свести поводы к их «случайным» встречам к минимуму. Таким образом, в сердце императрицы и в южных провинциях царил Потемкин, а в ее голове и на севере империи — Салтыков.

Воспользовавшись однажды занятостью Потемкина на южных рубежах, а также вспомнив, что она, в конце концов, императрица, Екатерина вызвала к себе Салтыкова и объявила ему свою волю.

С назначением князя на новую должность засобирались в Петербург и Зубовы. Точнее, сыновья-то уж давно были там, и вот настало время, когда Александр Николаевич перевез в столицу жену и дочерей.

Вот тут-то и взошла звезда Оленьки Зубовой. И случилось это еще лет за пять до главного семейного события — восхождения Платона, после которого все прочие, конечно же, померкли.

Глава пятая Гатчина

1786 год. Гатчинский дворец. Санкт-Петербургская губерния

Как особо приближенные к Салтыкову, Александр Николаевич и Елизавета Васильевна Зубовы последовали за князем в Гатчину — к месту его непосредственного назначения, ко двору наследника-цесаревича. Не прошло и двух месяцев, как перед новым воспитателем-наставником и его преданным управляющим встала серьезная проблема. Наследник-цесаревич влюбился. Нет-нет, не так, как влюбляются пылкие юноши, — со слезами на глазах, с лихорадочным румянцем, с попытками к самоубийству, а так, как влюбляются уже зрелые, все познавшие мужчины, — с осознанием неизбежности и безысходности происходящего.

А когда эти «зрелые мужчины» наделены еще и властью, то «осознание неизбежности и безысходности происходящего» обычно переходит на предмет самой страсти. В связи с чем новому воспитателю-наставнику в категорической форме было предложено незамедлительно представить девицу Зубову фрейлиной к жене наследника, Марии Федоровне.

Что за этим обычно следовало далее, всем было хорошо известно.

Салтыков тут же вызвал к себе Зубова. Более всего Александра Николаевича поразили изменения, произошедшие в фельдмаршале. Как только Зубов вошел в кабинет, князь встал и пошел ему навстречу, широко раскинув для объятий руки, как будто два старых приятеля много лет не виделись и вот наконец-то встретились.

— Любезнейший мой Александр Николаевич, — князь сиял, как начищенный самовар, — ну, проходи, садись…

Несмотря на протесты Зубова, не привыкшего сидеть в присутствии князя, Салтыков усадил обескураженного Александра Николаевича в кресло, причем сам остался стоять. Однако заметив, что управляющий чувствует себя явно не в своей тарелке, князь наконец тоже присел, но только на самый краешек дивана, стоявшего напротив.

— Ну, брат, рассказывай… — не зная, с чего начать, широко улыбался князь.

— Так чего ж, ваше сиятельство, рассказывать, я же вам утром уже имел честь докладывать-с… — осторожно начал Зубов.

— Да я не о том!

Салтыков опять подхватился и стал ходить по кабинету. Ему явно не сиделось.

— Тут, брат, вот какая оказия вырисовывается… Прям, можно сказать, счастливейший случай в жизни… Только, я надеюсь, ты уж не забудешь того, кто все эти долгие годы был тебе добрым другом и покровителем. — Салтыков наконец остановился напротив Зубова и, как показалось Александру Николаевичу, даже немного заискивающе посмотрел ему в глаза.

Зубов поднялся.