Форточка с видом на одиночество (сборник)

– А я бы получила, – мечтательно вздохнула Анна Павловна. – Ох, я бы получила.

Человек пришел с работы домой. Пришел поздно, уставший, весь на нервах. Он заслужил тепла и уюта, внимания близких или как минимум ужина. Это понятно. Олег стоял посреди кухни в костюме и галстуке. Телевизор транслировал программу «Время». Ужина нигде не было видно, жены тоже. Из крана монотонно капала вода. Олег с ненавистью смотрел на него, как на злейшего врага перед решающей схваткой. Ему вдруг показалось, что все беды и неудачи его жизни сосредоточены в этом несчастном текущем кране, из которого с интервалом в несколько секунд падает тяжелая капля и разбивается о дно оцинкованной мойки.

– Неужели так трудно вызвать сантехника?

Олег с силой ударил по головке крана. Таившаяся где-то в недрах смесителя вода, недовольно фыркая, вылилась наружу. Какое-то время кран выжидающе молчал, но вскоре опять начал капать.

– Миллион раз я просил вызвать сантехника!

Олег нервно закурил. Тяжелые капли гипертонически стучали в мозгу все сильнее и чаще, заглушая работающий телевизор, вечернюю жизнь улицы за открытым окном, заглушая надежды на светлое будущее и веру в завтрашний день.

Олег бросил недокуренную сигарету в раковину и с яростью набросился на кран.

– Вот тебе! Сволочь! Вот! На!

Он бил и терзал кран, пока тот не вырвался из мойки, и тут же сильнейший поток воды фонтаном захлестал из труб.

В кондитерской, ожидая заказанный накануне торт, Максим пил кофе и смотрел по сторонам. За соседним с ним столиком две полные дамы уплетали гору сладостей.

– Когда я вижу пирожные, я забываю про все диеты, – делилась сокровенным одна из них. – У меня наступает паралич воли, понимаешь?

На что другая отвечала:

– Мне рассказали одну диету – худеешь на сто процентов!

Вскоре появилась продавщица. Она несла огромный торт. На торте кремом было выведено: «С днем рождения!»

Максим осторожно взял поднос с тортом и направился к выходу. Прямо перед ним двери внезапно открылись, и Максима чуть не сбила с ног компания возбужденной молодежи.

Подойдя к своей машине, он со всеми необходимыми предосторожностями поставил торт на крышу автомобиля. Затем открыл дверцу, снял торт и аккуратно установил его на панели за сиденьями.

Из-за торта пришлось ехать медленно. На заднем стекле одной из обогнавших его машин он прочитал: «Не верь жене и тормозам». Тут же, откуда ни возьмись, вынырнула, подрезав Максима, какая-то иномарка. Он резко ушел вправо и обнаружил практически перед собой женщину с огромным количеством больших и маленьких сумочек. Максим резко затормозил, и трехкилограммовый торт накрыл его с головой, как девятый вал.

Женщина, схватившись за ногу, уронила часть своих сумок. Максим, весь в торте, выскочил к ней из машины.

– Идиот! – тихо сказала женщина, не поднимая глаз и потирая ушибленную ногу.

– Меня подрезали, – извиняющимся тоном пробормотал он.

– Что с вами? – спросила она, обращая внимание на странный вид Максима.

– А что? А-а, это торт.

– Боб? – всматриваясь в Максима сквозь безе, спросила женщина.

– Кэт? – в свою очередь спросил Максим, и алая роза из заварного крема упала с его уха.

Ее звали Катя. Она жила в старом трехэтажном доме. Теперь такие не строят. Катя жила с дедом. Дед был старым как дом. С плоским, сморщенным фасадом. Если взять газету и хорошенько покомкать, а потом развернуть, получится точный портрет этого деда. Но лучше всего Максим помнил подъезд, лестницу, окна между пролетами, сквозь которые ничего нельзя было рассмотреть. Даже солнцу проще было пробиться сквозь толщу океана к поросшей водорослями древнегреческой амфоре на дне, чем сквозь это стекло к пустой бутылке портвейна «Агдам» на полу. Свет входил в парадную дверь. Вместе со светом в эту дверь, помимо жильцов, входили простые советские люди с простыми советскими желаниями. В основном желаний было два. Причем диаметрально противоположных: выпить и поссать. В этой борьбе противоположностей они находили единство.

Запах мочи и портвейна стойко держался в подъезде во все времена года. Впрочем, там всегда была осень – прохладно и сыро.

Когда Катю спрашивали: «Где ты живешь?», она отвечала «Там, где Ленин жил». Стеной к стене стояли три дома. На одном было написано: «Ленин жил», на другом – «Ленин жив», на третьем: «Ленин будет жить!» Катя была старшей пионервожатой.

В пионерской комнате вдоль стен стояли горны и барабаны, а в самом центре – переходящее красное знамя (оно только называлось переходящим, а на самом деле, кажется, всегда там стояло и никуда не собиралось). Под знаменем за полированным столом сидела Катя в пионерском галстуке и с комсомольским значком на груди. За спиной у нее висел большой портрет В. И. Ленина с галстуком в крупный горох мозговых сортов.

Максим любил Катю. Она красила губы помадой цвета переходящего знамени. Он навсегда запомнил этот вкус. Как, впрочем, и запах духов «Быть может» и свои первые сложности с устройством бюстгальтера в подъезде дома, где жил Ленин.

Какое-то время ехали молча. Вдруг Катя сказала:

– Боб, вот уже десять лет, как я хочу тебя…