Фортуна благоволит грешным

После обеда Мэгги взяла собаку, дожидавшуюся за дверью, и повела ее на прогулку – в коридоре послышался стук собачьих когтей по паркету. А Бенедикт стал подниматься по уже знакомым восемнадцати ступеням, подтягивая со ступени на ступень свой сундук. Поставив сундук в ногах кровати, он отпер его и на ощупь нашел между аккуратными стопками одежды ноктограф. Прибор был уложен среди мягких вещей – для сохранности. Затем Бенедикт отнес ноктограф вниз и пошел на звук голосов. Все переместились из столовой в гостиную, где он впервые встретился с викарием. Войдя в комнату, Бенедикт приветливо улыбнулся и спросил:

– Кто хочет первым взглянуть на него?

– Первой его должна увидеть миссис Перри, – торжественно объявил викарий.

– Она сидит рядом с моим отцом, – подсказала Шарлотта.

У Бенедикта не было при себе трости, а без нее он не мог сразу сориентироваться в комнате. Поэтому, чуть помедлив, он пошел на голос викария, выставив перед собой ноктограф и молясь, чтобы на его пути не попались какие-нибудь оттоманки или чайные столики, на которые он мог бы налететь. К счастью, они не попались, и миссис Перри уверенно взяла из его рук прибор.

– Итак, мистер Фрост… Покажите, как он работает, – сказала она; сплошная деловитость – никаких сантиментов.

Что ж, Бенедикт предпочитал именно такой подход. Честно говоря, ему нравилось демонстрировать работу ноктографа. Этот прибор позволил ему освоить письменную речь.

У него за спиной послышались легкие шаги – подошла Шарлотта и заглянула ему через плечо. И теперь Бенедикт демонстрировал семейному трио прибор, казавшийся на первый взгляд небольшим деревянным столиком для еды в постели. Но затем, когда он открыл крышку, внутри оказалась металлическая рамка с линейками, за которую вставлялся лист бумаги. Сама же бумага была не простая, а особая, полностью покрытая чернильной краской, так что любое нажатие на нее оставляло след. Используя металлические линейки как направляющие, можно было стилусом выводить на бумаге слова, располагая их ровными рядами.

– Мне говорили, что сейчас мой почерк аккуратнее, чем был до того, как я потерял зрение. – Тут Бенедикт вставил и закрепил лист чернильной бумаги, на которой нацарапал два слова – «Дорогая Джорджетта». – Это моя сестра, – пояснил он. – Мне нужно написать ей и сообщить, что я доехал благополучно.

– Она за вас беспокоится? – спросила Шарлотта.

– Думаю, чаще дело обстоит наоборот, потому что она намного моложе меня. Если она пришлет ответ… Может, кто-нибудь из вас прочитает его мне?

– Да, конечно, – ответила Шарлотта. – Тем временем ноктографом снова завладела миссис Перри. – Я бы хотела прочесть вашу рукопись. В мире так много мест, которые я никогда не видела.

Бенедикт помнил ее слова о том, что она якобы занималась богоугодными делами в разных уголках света. Интересно, чем же она на самом деле занималась?

– Пожалуйста, читайте, – сказал он. – Может быть, вы могли бы почитать немного и мне. По прошествии времени… Видите ли, я не уверен, что все правильно записал. Я ведь многое когда-то видел.

– Мне нужно заказать такой прибор для работы по вечерам, – заявила миссис Перри. – Мистер Фрост, а вы знаете, что Тиресий был слепым?

– Прошу прощения, мэм, но это имя мне не знакомо.

– Это мифический пророк из Фив в Древней Греции. Богиня его ослепила, но в обмен он получил дар пророчества.

– Мне бы такой дар, – с усмешкой сказал Бенедикт. – А я получаю только половинное жалованье от Королевского флота и небольшую пенсию от «Морских Рыцарей».

– И еще комнату в Виндзорском замке, – добавил викарий.

А миссис Перри, явно оживившись, вновь заговорила:

– О, это захватывающая история! Либо у древних греков воображение было богаче нашего, либо мир в те времена был гораздо интереснее, чем сейчас. Тересия ослепили после того, как его просили разрешить спор между Зевсом и Герой относительно…

– Мама, можно мне взглянуть на ноктограф? – перебила Шарлотта. – Спасибо, мама. Просто передай через плечо. Да, вот так. Я его уже держу.

Почему же она перебила мать? Может, так заинтересовалась ноктографом? Бенедикту очень хотелось думать, что Шарлотту действительно заинтересовал прибор, без которого он теперь не мог обходиться.

Следующие несколько минут миссис Перри, как новоиспеченный эксперт, объясняла дочери, как работает ноктограф. Затем вдруг спросила:

– Мистер Фрост, почему вы лишились зрения?

Поскольку вопрос, казалось, был задан не из праздного любопытства, а из научной любознательности, которой были отмечены все прочие вопросы этой дамы, Бенедикт тотчас же ответил:

– Как-то раз, в Южной Америке, я заболел тропической лихорадкой. Не знаю, как она называется, но она влияет на людей по-разному. Некоторые становятся хромыми, некоторые умирают. У меня сильно болели суставы, а потом – голова. После чего стало слабеть зрение.

Все на некоторое время замолчали. Первая заговорила Шарлотта.

– А у вас до сих пор остались боли?

– Нет, боли прошли. Но это было небольшим утешением.