Фортунат (СИ)

Как же все это мне знакомо еще по первой моей жизни. Всякий раз, объединяясь против России европейцы делали это под предлогом борьбы с диким варварством. На самом деле их манили широкие просторы моей родины и таящиеся в её недрах неисчислимые природные ресурсы. Жаль, что в той реальности мы были слишком добры к побежденным прощали европейцам и Наполеона, и Гитлера и прочих менее значительных пакостников. В этой реальности к поверженным врагам русские обращаются более жестко, по принципу «горе побежденным». И правильно. Пример — Польша и Литва, потерявшие не только свою государственность, но и все коренное население, а еще два миллиона беспокойных маньчжуров, разбросанных совсем еще в недавние времена по деревням православных потомков некогда непримиримых калмыков, уйгуров, ительменов, башкир и прочих народов, ныне живущих в ладу с законами великой империи. И плевать потомкам на корни, главное живут без страха за свое будущее, без кровной вражды с соседями, и никто им не мешает общаться между собой на языке предков и чтить могилы пращуров…

Впрочем, что-то я слегка зафилософствовался. А вот и ставшие родными за последние месяцы облицованные гранитом стены родного ведомства. Я хоть и бываю здесь не особо часто, все равно чувствую собственную причастность, так сказать…

Ладно, не стану более ерничать, хотя, пробыв в армии вот уже почти год, время от времени натыкаюсь на таких тупоголовых разного рода начальников, что впору диву даться и задаться вопросом: «Как такие индивиды с кругозором копающейся в песке курицы смогли дослужиться до высоких адмиральских и генеральских званий?». Что самое печальное, от этих людей частенько зависело материально-техническое обеспечение моего проекта. «Стучать» на сослуживцев, с одной стороны, плохо, однако, если тот сослуживец потерял берега и чинит тебе разного рода неприятности, почему бы не «стукануть»? Вот и я, пользуясь благорасположением адмирала Романова, частенько писал рапорта на особо радеющих о сохранности флотского имущества армейских чиновников, за что в их среде был прозван «кляузником». Плевать, пусть кем угодно называют, мне с ними детей не крестить, но своевременного обеспечения своего проекта всем необходимым я все-таки добился, хоть и ценой огромного количества сожженных в бессмысленных перепалках нервных клеток. Посему «ставшие родными стены» всего лишь иронический сарказм, ибо не очень люблю здесь появляться.

Сегодняшний мой визит напрямую с началом намечающихся боевых действий на европейском военном театре не связан. Дело в том, что работы над созданием первого в мире летательного аппарата завершены, о чем я решил лично уведомить высокое начальство.

Да, да, мой самолет не только построен, он уже успел основательно полетать. Все члены нашей дружной артели авиастроителей хотя бы по разу побывали в воздухе и с удовольствием полюбовались на родную землю с заоблачных высот. Выбор названия много времени не занял. Моим волюнтаристическим решением при общей коллективной поддержке аэроплан окрестили «Стремительным». А как еще назвать самое быстрое на всей Земле средство передвижения? Пять сотен кэ-мэ в час — лехко. Можно шестьсот, но аппарат начинает потряхивать и поскрипывать. Не, нам такие рекорды ни к чему. Помнится, в Чернобыле тоже хотели как лучше, ну типа к празднику солидарности всех трудящихся успеть провести какие-то загадочные работы в реакторе, чтоб высокое начальство порадовалось и заценило по достоинству. А оно кэ-э-к жахнет!

А все-таки хорошо обходиться в полете без нудного гула моторов. Шелест пропеллеров толкающего винта и легкий шум от набегающего на крылья потока воздуха, практически гасятся звукоизолирующей прослойкой из обычной столярной стружки. Не волнуйтесь, мыши и всякие зловредные козявки там не заведутся, за это отвечает специальный магический конструкт. В салоне тишина, можно спокойно выразить свое восторженное отношение к проплывающим под крылом лесам, полям, рекам и прочим природным ландшафтам. К моему великому облегчению пассажирам не понадобились заготовленные на всякий случай пакеты из вощеной непромокаемой бумаги. Народ оказался крепкий морской болезни не подверженный.

Пока я крутил штурвал и работал рычагами, пристегнутые ремнями к креслам пассажиры смотрели в иллюминаторы и обменивались между собой впечатлениями от увиденного, зачастую в выражениях, неприемлемых официальной цензурой. Что неожиданно напомнило мне один бородатый анекдот из первой моей жизни:

Дали Ваньке от колхоза путевку в Париж. Вернулся Ванька обратно в свою деревню, сидит с Манькой на сеновале, подруга просит про Париж рассказать.

— Ну че, залез я на Эйфелеву башню, глянул налево — епическая сила! Глянул направо — гребаный Екибастуз! Глянул прямо — едрит тебя за ногу!.. Ой, Манька, а че ты плачешь?!

— Да как же не плакать, Вань, красотища-то какая!