Fortunatim

«… Он абсолютно точно показывал нам самолет. Филипп согласен со мной в этой оценке. Чопе широко расставил руки в стороны и протяжно загудел. У нас нет никаких сомнений, над деревней пролетал самолет. Именно он каким–то образом стал причиной гибели вождя. Старик несколько раз показал нам пантомиму, из которой было понятно только то, что самолет выстрелил или сбросил что–то на деревню, и это попало в голову вождю. Луис не может нам перевести всего того, что говорят, так как его познания в местном диалекте оставляют желать лучшего…»

Как изложенные выше, так и последовавшие позже сообщения братьев Л’Аваль о происходящих в Ниитубе событиях были встречены научным миром скептически. Все их рассказы о появлении в деревне третьего европейца, так называемого Принца Ниитубе, который, по словам самих исследователей, «непонятно откуда взялся», повлекли за собой ряд критических выступлений в научных журналах и на телевидении. На Жана и Филиппа был обрушен шквал обвинений в предательстве интересов науки, желании заработать дешевую популярность и выдать «сказку о потерянной вековой мудрости» за раскрытую ими одними тайну. Серьезные издания отказывались брать в работу их статьи. Жан Л’Аваль был смещен с профессорского поста в Сорбонне, а Филиппу кто–то измазал дерьмом дверь дома.

Выставив своих коллег и недавних оппонентов перед всем миром пошлыми комедиантами, научный мир, натешившись, забыл о них навсегда. Книги, написанные братьями и выходившие в свет мизерными тиражами, покупались пожалуй что только узким кругом любителей чудес, да немногочисленными родственниками самих горемык.

Филипп умер от цирроза печени в своей парижской квартире через шесть лет после посещения Ниитубе. Годом позже Жан пустил себе в висок пулю. В своей предсмертной записке он написал: «Один раз побывав в Ниитубе, я обрел новую отчизну и поэтому не мог говорить неправду, ведь Буркина — Фасо — родина честных людей»[5]

ГЛАВА 1

СНАЧАЛА БЫЛО СЛОВО

В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою[6]. Кажется, с этих слов можно начать любую историю. Много позже того, как мир, так или иначе был сотворен, случилось мне побывать в гостях у одного моего знакомого, который праздновал получение звания кандидата наук в своем загородном доме. Поднимались бокалы, произносились бесчисленные тосты. Через какое–то время гости разбились на кружки по интересам и стали вести задушевные беседы. Я же, употребив некоторое количество алкоголя, с большим удовольствием разлегся в шезлонге стоящем в тени необычайно разросшейся туи. Дул несильный ветер и верхушки хвойного леса, который начинался сразу за участком, раскачивались в такт его порывам. Я почти уже уснул, чуть было не выронив из слабеющей руки наполненный чудесным Dalmore[7] стакан, как рядом со мной, прямо на траву опустился человек в отбеленной до боли в глазах рубахе.

— Мне сказали, вы немного пишете.

Это было произнесено с такой интонацией, что было совершенно не разобрать вопрос это или утверждение.

— Имею слабость, — ответил я.

Ему было около пятидесяти, но выглядел он, можно сказать, даже молодцевато. Возраст его, для себя, я определил по глубоким морщинам, давно пробежавшим у близко посаженых глаз. Такое бывает при насыщенности жизненного пути всякого рода событиями. Проще говоря, это следы переживаний. Начало разговора было весьма интересным и я, не стану скрывать, с любопытством ожидал продолжения. Он же долго ждать себя не заставил.

— Любите истории про шпионов?

— Если скажу, что нет, поверите?

Он ухмыльнулся.

— Поверю, — взгляд его, тяжелый, из–под бровей, будто впился в меня. — Специфика службы, если вы конечно из тех, кто понимает, не всякому приходится по душе.

— Я никогда не служил в разведке.

— Тем лучше, — неожиданно заключил он. — Значит, будете объективны.

Повисла пауза, воспользовавшись которой, я сделал глоток. Заметив же, что и у моего собеседника в руках стакан, спросил.

— Любите виски?

— Имею слабость, как вы говорите, — он так же отпил из стакана. — Впрочем, не единственную.

С этого момента, он, собственно, и начал свой рассказ, который в дальнейшем лег в основу этих записок. То ли пары алкоголя, то ли действительно давно назревшее в нем решение выложить всё, что так долго тянуло за душу, развязали моему собеседнику язык. Я не мешал, стараясь лишь изредка вставлять небольшие уточняющие вопросы.

— Итак, как вы поняли, я — разведчик, — он сразу же перешел к фактам.

— ГРУ[8]?

— СВР[9].

Я кивнул.