Форварды покидают поле

— Ты что сделал?

В нем чувствовался задор мужчины, решившего идти напролом. Я же находил свою шутку весьма забавной и с трудом сохранял серьезность.

Точильщик, посылая на мою голову проклятия, отошел в сторону и, вложив два пальца в рот, легко освободился от супа, жуков и мухи.

Солнце садилось в червонном зареве. Исполинский прекрасный мир простирался перед нами, вызывая восторг и изумление.

Медленно плывет «Спартак» вдоль зеленых берегов. Природа полна волшебного великолепия и таинственного очарования. Небо в пепельно-оранжевых облаках словно плывет вслед за малахитовой рекой, унося меня, Степку, Саньку и Трезора в неведомые дали.

Санька сидит на корме, свесив ноги в воду, и подгребает веслом. Но вдруг он кладет весла и заводит фальцетом:

Мы теперь уходим понемногу В ту страну, где тишь и благодать...

Значит, не я один настроен лирически. Я счастлив. Кончилась вахта. Санька сел на весла, Степка на корму, а я растянулся, на целых шестьдесят минут свободный от всяких обязанностей.

Таракан — наш физик — утверждал, что лентяи обычно бывают людьми посредственными. Очевидно, он прав.

Ладони горят от мозолей, грести сегодня ужасно не хочется. Попытаюсь уговорить ребят устроить ночлег на берегу, лечь спать пораньше и подняться на зорьке, задолго до наступления жары.

Ночь мы проспали на небольшом островке, под сенью плакучей ивы.

Разбудил меня Степкин глухой кашель. Солнце уже всходило. На широком днепровском раздолье было пустынно.

— Подъем! — крикнул я.

Наскоро умывшись и поев, мы тронулись в путь.

— Сегодня надо добраться до Вишенок,— сказал Санька. На Вишенки мы возлагали большие надежды: там — первый концерт. Разумеется, мне в нем отводилась не самая главная роль. Я, как утверждал Степка, должен быть «на подхвате»: зазывать публику, собирать дань, аккомпанировать на гитаре и жонглировать старыми теннисными мячиками.

Мы порядком соскучились по людям и были рады Вишенкам. «Спартак» прошел в отдалении от причала, возле которого грузили мешки и бочки. Мы привязали лодку к большой коряге и выбрались на белый песок. Вдоль пристани тянулись деревянные склады. Здесь толпились крестьяне. Они не обратили внимания на появление брига, но зато нас сразу окружила ватага деревенских мальчишек. Больше всего, пожалуй, их привлекал Трезор, важно восседавший на корме.

Пока я блаженно потягиваюсь на песке, разминая натруженные руки, Степан терпеливо ведет разведку и выясняет возможности нашего выступления в Вишенках, Федю, самого старшего из ребят, он назначает нашим импрессарио, поручив ему оповестить местных жителей о прибытии киевской театральной труппы. Выступать решили у хлебных складов, куда съехались сегодня, накануне ярмарки, крестьяне окрестных сел. Федя оправдал надежды: уже через полчаса к пристани потянулись люди. До нас доносился звонкий Федин голос:

— Знаменитые бродячие труппы! — кричал он, выучив наизусть написанный Степкой текст концертного объявления.— Единственный концерт! Плата принимается хлебом, яйцами и наличной валютой! Знаменитые бродячие труппы!

ПЕРВЫЙ УСПЕХ

Торжественно и чинно вышли приезжие актеры на присыпанную мучной пылью цементную площадку перед складом. Зрители безучастно разглядывают нас, в их глазах можно прочесть убийственное равнодушие.

Я вышел вперед и сыграл "I шумить, і гуде, дрібний дощик іде". Это, пожалуй, единственная мелодия, которую я знаю полностью. Думаю только об одном: как заставить этих мрачных людей развеселиться, чем заинтересовать их? Пытаюсь подражать Керзону, его удачному конферансу на пляже:

— Единственный в своем роде сын знаменитой Черной Маски и таежной охотницы мадам Либредо, гуттаперчевый человек, удостоенный почетного звания человека-лягушки на мировом конкурсе акробатов в Багдаде.

Санька не заставил себя ждать и побежал на руках прямо на толпу. Затем, сделав мост, он просунул голову между рук и показал зрителям язык. Раздался смех, аплодисменты. Я продолжал наигрывать на гитаре все ту же мелодию — «І шумить, і гуде...» Неописуемый восторг вызвало Санькино превращение в лягушку.

— А хай Тобі грець! — восторгается основательно подвыпивший усатый дядька, пятясь перед акробатом. В глазах зрителей — не только удивление, но и страх перед сверхъестественной гибкостью человека.

Вот Санька, лежа на животе, заложил ноги на собственный затылок и покатился колесом, Затем сдедал несколько передних и задних сальто. Пока не стихли аплодисменты, обхожу толпу, держа в руке Степкину кепку.

Нет, вишенских крестьян нельзя заподозрить в расточительности: на собранные медяки вряд ли купишь две булки.

Представляю зрителям нашего солиста, даже не упомянув, в противовес Керзону, о его родстве с Шаляпиным: полуголый Степан в старых штанах никак не сойдет за отпрыска великого артиста. «Хоть бы ноги вымыл, причесался», — думаю с досадой. Бренча на гитаре, я мечтаю поскорей закончить весь этот балаган: тут не разбогатеешь...