Фото битвы при Марафоне

Моя машина стояла на дорожке, солнце клонилось к горизонту. Я глубоко вздохнул -- вероятно, бессознательно стремясь смыть липкий запах тумана пустоты, хотя, признаться честно, никакого запаха там не было.

Сев в машину и положив руки на руль, я вдруг заметил, что костяшки правой руки кровоточат, промокнул кровь о рубашку и разглядел следы зубов.

Вернувшись в хижину, я поставил машину, поднялся на крыльцо и уселся в кресло -- просто так, без всякого дела. Пролетела, направляясь на юг, "Стремительная гусыня". В кустах за домом скреблись малиновки. Воробей чириканьем провожал зарю.

Когда совсем стемнело и показались светлячки, я вошел в дом и приготовил ужин, но после еды вернулся на крыльцо. Теперь голова начала немного работать, хотя и довольно путано.

У меня перед глазами, как живое, стояло одно и то же видение, неотвязное воспоминание, след мимолетного взгляда, брошенного на тот темный, тусклый пейзаж. Как ни кратка была моя встреча с ним, видение не отступало, прочно отпечатавшись в памяти -- я отыскивал в нем все новые и новые подробности, детали, о которых даже не подозревал -- более того, готов был присягнуть, что ничего подобного не видел. Из-за своей черноты равнина казалась гладкой, но теперь я понял, что это не совсем так: там виднелись какие-то темные груды, да кое-где возносились зазубренные острия -- ничто иное, как остовы разрушенных зданий. А еще я знал -- или понимал -отчего равнина выглядит такой черной. Это угольная чернота материковой скалы, оплавившейся и застывшей чудовищным памятником тому моменту, когда земля и лежащие под ней скалы смешались, мгновенно растекаясь жидкой лавой в пламени всепожирающего пожара.

Это будущее. Никаких сомнений, Анжеле показала мне будущее -- то будущее, из которого эти стервятники разлетелись по всем столетиям, рыщут по неведомым временам, чтобы отыскать не только то, что ведали их далекие предки, но и то, что было случайно обнаружено или открыто, но не познано. Хотя, если вдуматься, чем это эдаким отличился, к примеру, Вийон, чего мы до сих пор не знаем? Ну да, он поэт, превосходный средневековый поэт, опередивший свое время, но в то же самое время вор и босяк, по которому плакала виселица.

Что мы проглядели в Вийоне, что проглядели мы во многих других событиях и людях? В чем заключалось то особое значение, которое прошло мимо наших умов, но которое распознали и теперь выискивают в черных пустынях будущего наши отдаленные потомки? Они вернулись к нам и роются на свалках нашей истории, высматривая то, что мы по недомыслию отшвырнули прочь.

Ах, если б мы только могли поговорить с ними, если бы они согласились поговорить с нами -- но увы, это невозможно. А виной всему их высокомерие и наша неспособность стерпеть их плохо скрываемое пренебрежение. Как если бы современный радиоастроном отправился пообщаться с древневавилонским астрологом. И тут, и там между участниками беседы зияет пропасть -- они отличаются друг от друга не столько объемом познаний, сколько самим мировоззрением.

Безотказный козодой, каждый вечер исправно отмечающий начало сумерек, завел свое заунывное оханье. И вот, слушая эти мирные звуки, я отдался во власть исходящего от леса покоя. "Забуду обо всем, -- твердил я себе, -- сотру все из памяти напрочь. В конце концов, мне надо дописать книгу, и нечего терзаться по поводу того, что произойдет Бог весть сколько тысячелетий спустя".

И знал, что заблуждаюсь -- такое не забывается. Слишком уж много событий, слишком уж многое осталось недосказанным, чтобы просто закрыть глаза на случившееся. А еще, должно быть, слишком многое поставлено на карту. Хотя указать конкретно, что именно поставлено на карту, я бы не сумел -найдены ответы не на все вопросы, даны не все разъяснения, недосказан рассказ. А отыскать ответы можно только в одном-единственном месте.

Итак, я спустился с крыльца и сел в машину. Вигвам был погружен во тьму, на мой стук никто не ответил; я нажал на ручку, и дверь распахнулась. Войдя в дом, я молча стоял во тьме -- по-моему, в полной уверенности, что там никого нет. Через некоторое время глаза привыкли к темноте, и я осторожно двинулся вперед, стараясь не цепляться за стулья. Под ногой что-то хрустнуло, я застыл в полушаге и разглядел изувеченные остатки карты времен. Нашарив в кармане коробок, я чиркнул спичкой и при ее слабом огоньке стало видно, что куб разбит -- должно быть, кто-то изрядно потрудился над ним с кувалдой или булыжником.