Фотоаппарат

38) Отпраздновали новоселье. Пара, которую мы пригласили в гости, явилась сильно заранее. Это были друзья детства Эдмондссон. Они устроились на диване, протерли каждый свои очки, подышав на стекла. На время аперитива я остался наедине с этой молодой четой, потому что Эдмондссон нужно было приготовить обед. Они хранили молчание. Заложив ногу за ногу, они разглядывали стены. Адресовав мне несколько вежливых улыбок, они утратили ко мне интерес и принялись шепотом беседовать между собой. Уже не обращая на меня внимания, они обсуждали последние вечеринки, прошедшие каникулы, недавнюю поездку на горнолыжный курорт. Потом, поскольку Эдмондссон все еще не было, они взялись за журналы, лежавшие поблизости. Они листали их, показывая друг другу интересные фотографии. Я встал, поставил пластинку и сел на место.

Кругом темнеет, а папин автомобиль уже стоит у ворот. Включаем фары, теперь на несколько миль дорогу видно вперед. Шарль Трене, — сказал я. И по шоссе в направленье Нарбона мы будем ехать всю ночь до утра, когда появятся башни Каркасона на горизонте у Барбера. А нет ли у вас дисков Фрэнка Заппа? — снисходительно полюбопытствовал Пьер-Этьен. Нет, ни одного, — ответил я. Маленькими глотками я допил свое виски и поставил стакан на стол. Эдмондссон из кухни крикнула, что ей понадобится еще минут десять. А пока, крикнула она, не буду ли я так любезен показать нашим друзьям квартиру. Наши друзья сложили свои газеты, взялись за руки и в обнимку двинулись за мной по коридору. Мы начали с ванной комнаты. Я присел на край ванны, предоставив им любоваться в свое удовольствие. Потом я повел их в спальню. Они задержались перед книжным шкафом, брали с полок книги, потом ставили на место. Я подождал их в коридоре. Когда мы проходили мимо туалета, я открыл дверь и шагнул им навстречу, а затем, указывая рукой путь, препроводил обоих внутрь. Они быстро выскочили и неторопливыми шагами направились в гостиную, поглядывая по сторонам. Наконец, Эдмондссон присоединилась к нам. Она извинилась за то, что заставила ждать и спросила, что они думают о квартире. Держась за руки, наши друзья отвечали, что квартира невелика, зато пропорции соблюдены идеально. Все пошли к столу. Мы ели спаржу; они беседовали о внешней политике, об университетских дипломах. Пьер-Этьен рассказывал нам о своих успехах в учебе, как будто зашел в гости к дедушке с бабушкой. Он получил степень лиценциата права, потом два года изучал общественные науки, собирается писать диссертацию по истории двадцатого века. Однако он опасается вступительного экзамена, ведь среди кандидатов, объяснял он, не переставая аккуратно есть, будут даже выпускники Политехнической школы и Государственной школы администрации. И школы верховой езды, — сказал я, накладывая себе еще спаржи. И добавил, уже всерьез, что я, как это ни забавно — член приемной комиссии. Они решили, что это шутка. Я не стал спорить, но если Т. вдруг попросит меня провести собеседование с ним вместе, то я не хотел бы оказаться на месте кандидата Пьера-Этьена. После ужина мы сыграли партию в монополию. Я налил всем виски. Мы кидали кости, возводили дома, строили гостиницы. Партия затянулась. Наши друзья, бросая кости, сжимали друг другу предплечья и поглаживали пальцы; болтали о всякой всячине, Пьер-Этьен задался вопросом, будет ли третья мировая война. Мне делать в их обществе было нечего. Я пошел спать, но сначала разнес их в пух и прах (не буду скрывать, только в монополию).

39) Это был свитер из толстой белой шерсти в широкую резинку, в свернутом виде он больше всего смахивал на забытый мешок из-под картошки. На груди переплетались белые и бежевые ромбы, на локтях — кожаные заплатки. Я подобрал его на полу в кладовке, где он валялся комком, и расправил в прихожей, чтобы рассмотреть. Свитер был маленький: вероятно, когда-то давно его носила Эдмондссон. Я снял пиджак и натянул свитер. Получилось более- менее прилично.