Фотограф

Поодаль, у начала деревенской улицы, мельтешила группка местных. Перебегали с места на место, толкались. Звякали ведра, мелькали лопаты. Но люди не приближались к горящему дому - понимали, что бесполезно. Тем более что остальные дома стояли далеко и пожар им не грозил. Один мужик только подбежал к бане - ближайшему строению - вылил на её стену ведро воды и махнул рукой. Ничего, мол, не загорится. Далеко.

- Вы хозяева, что ли? - крикнул этот мужик Ронину. - Чего загорелось-то?

Ронин пожал плечами. Мужик подошел ближе.

- Послали мы звонить пожарникам. Пускай приедут, хоть узнают. - Мужик заглядывал Ронину в лицо, наверное, удивляясь его спокойствию. - Хорошо изба стоит, далеко от всех. Мы смотрим - замок всегда. Значит, есть хозяева. Дача, что ли? Дача не дом, ещё купишь - у нас продаются две избы. А что раньше не приезжали?

- Приезжали. Редко.

- Значит, не так она и нужна, дача-то.

Ронин кивнул. Уже не нужна.

- А как баня - не загорится? - спросил он.

- Не должна. Да мы смотреть будем - если что, потушим.

Ронин с Анной обошли кругом горячий воздух, сели на порог бани.

- Ну, вы тут горевайте, а мы там, - мужик махнул рукой, - скоро пожарники приедут.

Дом словно раздувал изнутри себя огонь, выдавливал его через пустые окна. Тонкие рамы быстро сгорели, осыпавшись с искрами вниз.

"Так заполняется пустое время прошлого. Огнем. И сгорает. Не выдерживает время пустоты". - Эти слова Ронин словно услышал внутри себя.

Он почувствовал, как дрожит Анна.

- Страшно, - прошептала она. - Все видишь и не понимаешь, что это такое.

- Не понимаешь, что это такое, - закрыв глаза, повторил Ронин. Останется только пожарище. Как последний снимок.

И тут Анна не выдержала и заплакала. Сквозь всхлипы прорывались слова:

- Хоть сейчас ты можешь прекратить... Загонять себя в этот тупик... Какой снимок? Какой снимок...

- Я никому себя не навязываю! - вдруг громко и отчетливо оборвал её Ронин. - И не надо мне ваших отражений!

Почему он так сказал? Ронин с удивлением прислушивался к внутреннему эху от последнего слова.

- Каких отражений? - испуганно отдернулась от него Анна.

Ронин взглянул в её блестящие глаза и выдохнул, резко очертив рукой пространство перед собой:

- Всех! Всяких! Твоих, чужих, предметных, невидимых... всех.

Он опустил голову, пробормотал:

- Тебе сейчас лучше уехать. Я догоню... завтра.

- Но я не могу оставить тебя таким! - встрепенулась Анна.

- Ничего, - уже спокойно сказал Ронин. - Все равно мне надо остаться... пока догорит.

Анна молчала. Наверное, понимала, что надо согласиться.

12

Он провожал её к дороге и даже невольно тянул за руку, словно старался быстрее вывести из горячего воздуха, подальше от пожара. На первой же попутке она уехала к станции.

С этой минуты Ронину стало казаться, будто он раздвоился. Потому что, как во сне, видел себя со стороны. Вот он вернулся к бане, опять сел на тот самый порожек, так же стал смотреть на горящий дом. Увидел, как проехала мимо пожарная машина, не останавливаясь. Странно. Наверное, направилась к речке - за водой. Вернулась. Пожарные не спеша размотали толстый рукав. И стали ждать, пока пожар начнет затихать, чтобы потушить его остатки.

К вечеру пожарные уехали. От торчащей на месте дома печки и груды обугленных бревен расползался по оврагу удушливый пар.

Ронин напился воды из родника, с трудом добрел до бани и, как тяжелый багаж, взвалил себя на полок. Он не спал, а медленно, как пар за окном, растворялся в воздухе, в пространстве.

13

И назавтра, когда Ронин шел пешком по прямой полевой дороге, он думал о себе как о другом человеке, который находится где-то далеко и знает об идущем, и ждет его возвращениия.

В московской квартире он пробыл недолго. Взглянул на телефон, на висевшие по стенам фотографии. Одну из них - окно деревенского дома перевернул к стене. Помылся, переоделся, попил чаю. Все это делал не спеша, но и не тратя лишнего времени.

И когда уже смотрел на облака сверху, через иллюминатор самолета, Ронин подумал, что сейчас время идет так, как надо. В одном направлении как и этот самолет. Хотя и кажется, что он висит на одном месте.

14

Гора, как губка, впитывала свет. Полутени её поверхности с мягкими очертаниями скал, курчавым кустарником были так ясны скозь чистый промытый воздух, что хотелось протянуть руку - дотронуться. Коричневый, лиловый, желтый, - смешивал Ронин цвета с каким-то восторгом своего тайного союзничества с горой, которая не давала возможности человеку назвать свой цвет. Бедный, бедный человек, думал Ронин, - не все ты можешь. Рисуй, описывай, снимай - а этот восторг остается только в живом взгляде. Гора сильнее. Как в насмешку над человеком, она изобразила на своем склоне человеческий профиль, запрокинутый в небо - взгляд в бесконечность. Смирись, гордый человек, молчи и - смотри.

Ронин вздрогнул от своих мыслей, будто почувствовал: он не первый и не последний, кто думает так, глядя на эту гору.