Фотограф

Мне хотелось иметь и сейчас что-то такое подходящее, чтобы представлять как следует, но мне приходилось довольствоваться собственными пальцами и фантазиями.

Это возбуждение было преступным, но тем горячее оно было. Простыни подо мной были мокрыми, и пальцы тоже были мокрыми и пахли… непривычно. Мне хотелось довести всё это до конца, но я не знала, как. Просто не умела. И я наконец заснула, устав от этого жаркого напряжения.

Это повторялось уже несколько ночей подряд, и, я… даже немного привыкла к собственному… возбуждению. Оно переставало казаться мне преступным и плохим, и, укладываясь спать, я даже немного… предвкушала, как раздвину ноги и скользну руками туда, где было так… так горячо и уже мокро…

Так было и в эту ночь… почти.

Сквозь сон я не услышала, как щелкнули замки и открылась дверь. Как Эрик, шумно умывшись, зашёл в спальню. Как он разделся.

Мне снился Егор – точнее, Егор и я – как он уложил меня грудью на стол на той кухне, как он широко развёл мои ноги и вошёл в меня одним движением. Я не сразу поняла, что толчки во сне были толчками в реальности, что я и правда лежала на животе, что мои ноги раздвинуты, а лодыжки привязаны к изножью кровати.

Я стонала, перепутав сон и реальность. Я приподнимала попу чуть выше, перепутав двух мужчин. Мое возбуждение билось жарким клубком, и я даже… немного наслаждалась этим.

– Ты течёшь, как сучка!.. Для меня! Такая мокрая, блядь! – довольным голосом прорычал откуда-то сверху… нет, не Егор!

Эрик!

Я застонала от обиды и разочарования, от собственной беспомощности и подлости своего организма, который был возбуждён и радовался… любому крупному предмету между ног. Это было унизительно – чувствовать удовольствие от этого… процесса, который был начат как всегда без моего согласия.

Муж воспринял мой стон иначе и совсем скоро, толкнувшись последний раз, замер, а затем завалился на бок рядом со мной.

– Наконец-то, – выдохнул он и уснул.

Я смотрела на него с отчаянием. Это… это всё было на самом деле отвратительно! И во всем был виноват Егор!

Подождав пока Эрик уснёт покрепче, я села и развязала ноги. Теперь уже не чувствовалось никакого жара – один только замогильный холод, и я пересела в кресло, укутав в плед своё ледяное и предательское тело.

Эрик был таким всегда. Он просто переворачивал меня на живот – спящую или засыпающую – раздвигал и привязывал мои ноги и входил в меня одним движением. По-началу я плакала от боли и обиды. Я умоляла его не трогать меня… не входить в меня… Рыдая, я каталась в его ногах, моля сжалиться надо мной. Но муж только туже привязывал мои лодыжки к кровати и говорил, что своими слезами я удлиняю процесс, что он не хочет видеть заплаканное лицо, что хочет видеть лишь мою готовую задницу, а значит… значит надо было молчать, лежать и ждать. Я кусала подушку, сдерживая крики и стоны, кусала губы, стараясь не зажиматься, потому что так было ещё больнее, и только и ждала того момента, когда муж наконец выйдет из меня…

Вероятно, что-то подобное случилось и в нашу первую брачную ночь. Я не помнила. Я лишь проснулась утром с неприятным жжением между ног, лёжа на животе. Свадебное платье и белье было, очевидно, разрезано вдоль спины. Нижние юбки были испачканы кровью. Как и внутренняя поверхность бёдер. Это меня напугало.

Конечно, мне стоило пойти к отцу, но он уже был так плох тогда… Мне не хотелось его тревожить. Я спросила у Эрика, и он со смехом сообщил мне, что я была пьяна и сама предложила эту затею с разрезанием платья. Что до остального, то он уверял меня, что мне понравилось.

На свадьбе я действительно пила – я так волновалась. Но я не думала, что выпила настолько много.

Так или иначе с тех пор Эрик брал меня только так – со спины и привязав ноги. А я… со мной видимо было что-то не так, раз уж я… была такой сухой. И я терпела, потому что давать мужу то, что он хочет, – это ведь супружеский долг. Значит я была обязана давать.

Но теперь после Егора, после его слов, взглядов, прикосновений… после моих фантазий… и после этой ночи с Эриком – впервые без боли и беззвучных слез… я поняла две вещи.

Во-первых, я умела возбуждаться.

Во-вторых, если возбуждаться, то будет не больно.

Но в то же время было и ещё кое-что, маячившее смутным пятном на окраине подсознания. Егора я… я хотела. Я была готова для него и из-за него. А для Эрика – нет. Значило ли это… что это в сущности значило? Что я развратная изменщица? Что я… что я как те девушки, которые с такой готовностью подставляли себя под разных мужчин? Что мне и самой место среди них? Что та древнейшая профессия – это мое призвание?

Мне было страшно, и слёзы рвались из глаз. Я убежала в душ и принялась отчаянно смывать с себя всё – все влажные следы своего возбуждения и того, что потом делал Эрик. Я мылась долго и тщательно, так, словно вообще ни разу не мылась до этого. Мне хотелось смыть и мысли о Егоре, но это было не подвластно обычному мылу.