Фотограф

– Так достань! – птичка топнула ножкой. – Найди! Займи! Укради!

– Нет.

Она сузила глаза и чуть сбавила тон:

– И что, ты собираешься и дальше гнить в этой бедности?

– Это не бедность, – хмыкнул я. – Для начала можно продать двадцать пар одинаковых туфлей, потом ещё столько же сумочек…

– Не смей трогать мои туфли и сумочки!

– А ты не смей трогать мою машину, – парировал я. – Сейчас я зарабатываю немного, но нам бы хватало, если бы ты не спускала все деньги на шмотки.

– И значит ты собираешься просто ждать, когда всё само наладиться? – язвительно уточнила она. – А если не наладиться?

– Ты говорила, что веришь в меня, – хмыкнул я.

– Это было месяц назад! – прокричала птичка. – За это время можно было уже миллионы заработать!

– Ну так, зарабатывала бы, – пожал плечами я, наслаждаясь ссорой.

– А знаешь что… – она смерила меня взглядом полным отвращения. – Если ты не можешь заработать, то катись к черту! Найду того, кто сможет!

Она в ярости выскочила из комнаты, и я крикнул ей в спину:

– И этот кто-то будет содержать чужого ребёнка?

– А нет никакого ребёнка, понял?! – птичка обернулась и с превосходством в голосе добавила. – Если у тебя нет денег, то у меня нет ребёнка!

– В смысле? – не понял я.

Но беременная птичка бросилась на выход из квартиры и умчалась со скоростью света, оставив меня в замешательстве.

Что это сейчас было? Это гормоны беременные или… или реальность? Я что, такой лопух?! Она меня так развела?! Или она имела ввиду, что я не увижу ребёнка, если не буду зарабатывать достаточно денег?

Поколебавшись, я пошёл обшаривать ее многочисленные сумочки. В одной из них я нашёл тот черно-белый снимок фасолинки. На нем была указана дата и фамилия врача. Интернет помог найти мне нужный телефон, и вскоре я уже звонил.

– Нет, пациенток с такими фамилиями у нас нет, – огорошили меня.

На всякий случай я назвал фамилию и птички, и свою, но выходило… выходило, что беременная птичка не была беременной! Выходило, что я полный кретин!

Зато свободный.

Я ухмыльнулся. Меня охватило радостное чувство, словно я вдруг ожил. Мне хотелось гулять, хотелось напиться и накуриться, хотелось орать пьяные песни на улице!

Я расхохотался безумным смехом приговорённого к смерти, но помилованного в последний момент.

Где-то глубоко внутри меня скребла грусть – я уже привык к мысли о ребенке – но я заглушил в себе это чувство. Будет ещё! От другой… от совсем, совсем другой. Непохожей ни на кого.

А пока – свобода!

Я выскочил на улицу и прыгнул в машину. В бардачке лежала заначка, половину которой я тут же спустил на алкоголь и сигареты. Я отмечал свою свободу в гордом одиночестве, сидя на скамейке на набережной, прислонившись спиной к большому и тёплому камню.

Никаких больше каприз, никакого нытья, никаких обувных коробок! Никаких жалоб, никаких причитаний! Я был сам себе хозяин – снова! – а значит, меня ждали птички в клубах! Меня ждал секс! Меня ждали развлечения!

Я пил и не мог остановиться. И вскоре мысли о девушке в сером, которые я обычно глушил и топтал, напомнили о себе. Я мог начать свой победный сексуальный марш с неё! Просто переспать с ней, чтобы избавиться от этой болезненной тяги. Поставить точку и с ней, освободиться и от ее пут!

Да, мысль была определенно здравой. Никитос уехал, а небеременная птичка, надо полагать, съедет. И тогда… я закрыл глаза, представляя, как сорву с мышки ее серые хламиды, как ласками доведу ее до исступления, как она сама будет просить, умолять меня трахнуть ее! Как я удовлетворю ее просьбу, ее желание – потому что она меня уговорила! Как буду брать ее так долго, как захочу. Как изучу ее тело вдоль и поперёк, как заставлю ее кончать раз за разом! Как потом она будет просить ещё, но мне будет уже все равно. У меня будут другие птички. Но так уж и быть, иногда я буду снисходить до мышки, буду трахать ее, когда мне вздумается и где мне захочется. И как она будет счастлива раздвинуть передо мной ножки и как она будет благодарна мне…

За этими пьяными грезами я и уснул. Прямо там – на скамейке, спиной привалившись к тёплому камню, с незаженной сигаретой в руках.

– Фу, блядь, ну и видок, – сквозь сон услышал я голос командоса и разлепил глаза.

Солнце клонилось к горизонту, а передо мной стоял Костяныч, и от него отвратительно пахло перегаром.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Как от тебя воняет, – прохрипел в ответ я.

– Это от тебя воняет, – хмыкнул он. – Вставай, бомжик, дело есть.

Я встал, выбросил пустые бутылки и мятые сигареты и воззрился на командоса.

– Пошли, – скомандовал он и потащил меня прочь с набережной.

Потом он затолкал меня в свой рэндж ровер, ворча, что я весь салон загажу. Я молчал, потому что чувствовал, что и впрямь мог бы. Но к счастью, доехали мы спокойно, и салон остался чист.

Командос выгрузил меня около моего дома и потащил в квартиру.

– Давай быстро в душ, а потом тебя ждёт фотосессия.

– Чего? – удивился я.

– Клиента я тебе нашёл. Проведёшь фотосессию, хоть денег заработаешь немного.