Фотограф невидимого

Взволнованный до глубины души дон Модесто облегчал труд Эстеллы, то приближаясь или отдаляясь, то выписывая круги и вращаясь таким образом, чтобы его можно было сфотографировать со всех сторон и тем облегчить запечатление на пленке невидимой и невесомой звезды, извлекшей его из безвестности. Явно стремясь подтвердить свое присутствие, загадочная звезда шла на все, чего от нее хотели. По сути, дон Модесто даже не должен был разъяснять ей свои намерения. Оба они составляли теперь одно целое, она понимала его каким-то странным для него самого образом, словно угадывая его мысли. Или, может быть, это он, сам того не замечая, выполнял то, что она ему подсказывала? В сущности, их интересы совпадали, оба они хотели доказать присутствие невидимого и потому действовали совместно, как объяснил журналистам специалист-психолог, спрашивавший, не ощущает ли дон Модесто психического утомления.

- Совпадение намерений и результатов не исключает, но подразумевает максимальное напряжение, психическое усилие, результаты которого этот человек почувствует лишь позднее, - сказал он, указывая на фотографа пальцем.

Люди, услышавшие его слова, были поражены прозвучавшим в них злорадством и отнесли его к пережитой специалистом обиде. Впрочем, все были согласны, что, не зная, кто к нему обращается, дон Модесто ответил ему недостаточно вежливо.

Эстелла отсняла всю пленку и вручила ее коллегамфотографам, которые тут же заперлись в камера-обскура. Подвергаемое тяжелому испытанию, любопытство дона Огрульо достигло невыносимого накала. Он знал все, что проделывают его коллеги с пленкой, мысленно следил за их движениями, и его нетерпение все возрастало по мере того, как он понимал, что вот сейчас, с минуты на минуту, они различат странную форму звездного посетителя, благодаря которому он держится в воздухе. Без его ведома тело закачалось в воздухе быстрее, напоминая топтание человека, нетерпеливо переминающегося с ноги на ногу в приемной кабинета, в котором решается его судьба. Со своей высоты он видел темную массу людей, толпившихся на большой площади в форме звезды, множество голов, гирляндами свисавших из окон, потом, далеко вдали, геометрические линии города и, за лентой Мансанареса, поля, пересеченные темными линиями лесов и белыми лентами шоссе. Он видел самолеты, которые приземлялись и поднимались в воздух, чтобы затеряться за облаками, и слышал нестройную песнь жизни - торжественное сплетение звуков (голоса людей и моторов, вод и птиц, гул ветра и контрапункт тишины), которая вздымалась к нему как бы для того, чтобы подвергнуться окончательному суду. Но он видел и слышал все это как бы между прочим, равнодушный ко всему, что не касалось тайны узкой целлулоидной ленты, на которой запечатлелся крошечный человеческий силуэт, поддерживаемый в воздухе неравномерными щупальцами огромной звезды.

"Почему я все еще здесь?", - вдруг спросил он себя и сам удивился, что не подумал об этом раньше: ведь доказательство уже было приведено, и его дальнейшее присутствие в небе оказывалось бесполезным.

И тут, еще неуверенно, еще не надеясь на то, что ему будет дозволено положить конец демонстрации, он попробовал приблизиться к окну, в котором застыл главный редактор, словно обреченный до конца своих дней искупать здесь свое недоверие. Ничто ему не препятствовало. Он плавно скользнул в воздухе и, когда люди, толпившиеся у окна, поняв его намерение, в страхе отпрянули, коснулся подошвами подоконника. Как во сне, память о котором все еще его преследовала, он почувствовал тяжесть своего тела, рук и ног, и понял, что сила невидимого отступила, осталась за окном.

Покачиваясь, как пьяный, он спрыгнул с подоконника и, попав прямо в объятия главного редактора, пробормотал: - Сеньор! Извините, я ...

Но люди, столпившиеся в кабинете, окружили его, ощупывая, пожимая руки, говоря все разом, словно желая убедиться, что он и в самом деле находится среди них.

- Вы должны понять, - сказал главный редактор .. . - моя ответственность ... и вообще .. . кто бы мог подумать?. ..

Но дон Модесто его не слушал. Взмахнув руками и крикнув: - Си, сеньор!-он, с неожиданной силой подталкивая вперед редактора спортивного отдела, начал прокладывать себе путь к лаборатории.

Знакомая полутьма святого святых охватила его вместе со всеми запахами фотографических ингредиентов, как после длительного отсутствия.

- Кто это, черт возьми, открыл дверь? - воскликнул один из людей, возившихся с пленкой, но Эстелла, узнавшая фотографа по фигуре, торопливо прошептала: - Молчи! Это он ...

Несколько стульев зацарапали по цементу, и кто-то повернул выключатель. В неожиданно ярком свете фотографы смотрели на дона Модесто, часто моргая.

Эстелла прикрыла глаза ладонью.

- Ну как? - задыхаясь, спросил человечек.

Но девушка, обычно столь разговорчивая, не говорила ни слова.

- Что вы на меня уставились? - крикнул дон Модесто.

Он видел, что рни поражены, но относил это ко всему происшедшему. Однако сейчас его интересовали только негативы. Поэтому он кинулся к столу. Эстелла сделала шаг вперед и ухватила его за рукав.