Фотограф (сборник)

– Может, и мы увидим? – Майя повернулась и пошла обратно к берегу. Мы остались стоять у вездехода. Я заметил, как Константин поднял что-то с земли, повертел в руке и выбросил щелчком, как окурок. Это был маленький желтый цветок.

– Надо было здесь привал делать. Место хорошее, – сказал я.

– Там хорошо, где нас нет, – ответил Константин.

Я взглянул на него. Какая-то глубокая грусть, непривычная для него, была на его лице. Словно на нем отражалось это холодное море и дымчатое небо с растворенным светом слабого солнца.

А ведь мы никогда не видим своего лица, подумал я, никогда. В зеркале мы меняемся. Вот эта тень, нашедшая на лицо Константина, есть и во мне. И мы сейчас так похожи.

– Все-таки хорошее место, – сказал я. – У меня в таких местах – озноб по спине. И в такие минуты почему-то мне кажется, что я жду наказания. За прошлую жизнь.

Константин взглянул удивленно:

– В чем же ты так сильно виноват?

Я пожал плечами:

– Знаешь, подробностей этой вины как будто и нет.

Константин хмыкнул:

– Значит, тебе кажется. Креститься надо, если кажется. Я как-то раз тоже думал, что виноват, попросил прощения – так на меня посмотрели, как на дурака. А другой раз считают тебя подлецом, а ты-то знаешь, что это не так. Так что, брат, всем не угодишь. Не бери в голову. А то – тебя послушать, так жить не хочется. Наказание, наказание! Какое наказание? Посмотри вокруг – ничего нет!

– Ну да, ну да, – ухмыльнулся я, глядя под ноги.

– Да что ты насмехаешься надо мной! Я утром на тебя глянул и понял – все, не даст покоя этот умник. Ты ж все придумываешь! Про нас с Майкой…

– Про вас с Майкой придумал ты, – тихо перебил я его, – ты же решил не наскоком брать, а видишь как – с моей помощью. Сам же вчера сказал.

Я думал, Константин сейчас взорвется. Но он тихо и спокойно произнес:

– Все. Это как-то не по-моему. Позвал девку на охоту, а ты вон что навертел. Поехали. А то счас тебя молнией с неба как шандарахнет. Наказание.

Подошла Майя:

– Вы что, поссорились?

– Подружились, – ответил Константин. – Поехали дальше.

Я был уверен, что мы возвращаемся в лагерь. Мне уже было стыдно: я жалел не о своей роли, а о своем поведении. Казалось, что я и вправду все усложнил и помешал этим Константину жить своей нормальной жизнью. «И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов?» – с улыбкой я вспомнил фразу.

Но, наверное, Константин был таким же отходчивым, как и я. Через некоторое время, искоса поглядывая на него, я увидел, что лицо его посветлело и успокоилось. Вдруг, поддав газу, мы взлетели на холм и остановились.

– Вот же они! – крикнул Константин, отбросил дверцу и выпрыгнул из кабины.

Целился он долго. Олени бежали не быстро, словно ожидая проявления настигшей их беды. Грохнул выстрел, и из бока переднего оленя в противоположную от нас сторону вырвалось фонтаном белесое облачко. Пробежав несколько шагов, олень упал, а стадо, одновременно ударенное током, метнулось в другую сторону.

– Не торопись, целься с опережением! – крикнул мне Константин.

Я выбрал самые ветвистые рога, взял чуть вперед и выстрелил. Вскрикнула Майя, рога зашатались и медленно завалились набок.

– Все, хватит! – услышал я, и мне показалось, что это Майя крикнула голосом Константина. – Хватит, – повторил Константин.

Стадо летело прочь – разогнавшись, взметая веером водяные брызги, олени бежали плавно, как жирафы. Оглядываясь, почему-то отстал один – и вдруг повернул обратно. Он то останавливался, оглядываясь на стадо, то большими прыжками приближался к лежащему оленю.

– Самка, – сказал Константин и показал карабином в ту сторону, где уже скрывалось из вида стадо. – А вон олененок.

Отставший и от стада, и от матери, олененок стоял на пустом месте в неподвижности. Олениха подошла к лежащему оленю, наклонив голову, словно на ходу пила воду.

Только этого мне не хватало, подумал я и посмотрел на Константина. Он пожал плечами:

– Странно – такие семьи обычно отдельно от стада пасутся.

Наверное, он хотел меня успокоить – на случай, если я переживаю. Как раз на этот самый случай. Он прицелился и выстрелил. Пуля ударила у самых ног оленихи, обдав ее фонтаном воды. Я понял, что Константин отгоняет ее. Она отпрыгнула в сторону и побежала к олененку.

Он меня успокаивал – это я прочел в его глазах. После нашего разговора о моем чувстве вины. И я понял, что сейчас на меня накинется злость – на эту охоту, на Константина, на себя самого и всю мою жизнь, которую я «придумываю».

Мы втроем молчали и курили. Через люк кабины, где сидела Майя, поднимался дымок, сразу уносимый ветром.

– Мы же на охоте, – почему-то сказал я, очень сильно ожидая, что же скажет на это Константин. А он промолчал.

Потом мы съехали с холма, долго разделывали оленей, после чего прикрыли их останки шкурами. Я подумал, что сверху, с вертолета, будет казаться, что олени просто застыли на месте.

Мы ехали прямо на солнце, и я не сразу заметил впереди старую буровую – покосившуюся вышку и маленький вагончик.

Своей одинокостью и безжизненностью среди бескрайней тундры этот вагончик напомнил мне охотничью избушку.