Фотограф (сборник)

И сейчас, вспомнив это, он улыбнулся – а как же это время? Пустота? Ведь он хотя бы думает о ней. Да к тому же перед такими минутами, словно защищая от пустоты, к Тенишеву вдруг цеплялась какая-нибудь фраза. Например, эта, теперешняя: «Никто не знает настоящей правды». Эти слова привязались к нему, как только он вышел из дома и взглянул вокруг. Почему вспомнилась эта удивительная фраза? И загадка, и ответ на все окружающие ее мысли, если они только пробьются свозь завесу пустоты. «Никто не знает настоящей правды». Кажется, что такие слова не принадлежат даже человеку, написавшему их, а прилетают откуда-то из другого мира, как свет погасшей звезды.

Ни согласия, ни опровержения не требовалось этим словам. Ответа не требовалось. Звенела сейчас тишина, она так близка была по ощущению к пустоте, о которой только что думал Тенишев, стоял лес вокруг и – ничего больше.

Вдруг Тенишев увидел отходящие от дороги в глубь леса следы. Частую цепочку маленьких, размером в ладонь, углублений. Тенишев приложил к крайнему следу свою руку, накрыл его. И сразу почувствовал, что уже смерзшийся снег потревожен совсем недавно. Легкий наст провалился, а рассыпчатый под ним снег еще не успел схватиться морозом. Странно, подумал Тенишев, странно. След детский, а рядом нет взрослого.

Его память с детства хранила именно такую картинку – он идет по снегу рядом с отцом, часто оглядывается, чтобы посмотреть на отцовские следы и рядом свои, которые вдвое чаще. И хотелось все оглядываться, потому что от этого становилось уютно и спокойно на душе. Сейчас показалось, что память стерлась наполовину, и Тенишев, словно восстанавливая ее, пошел рядом с детскими следами, на месте отца.

Оглянулся. Точно как в детстве, но никого нет рядом. Зримое чувство одиночества – два следа и один человек. Сколько ни вспоминай, подумал Тенишев, сколько ни расшевеливай память, а внешний мир сильнее – одной картинкой вдруг входит в тебя двумя чувствами. Прошлое, отставшее далеко, и настоящее. А между ними – пустота? И холодом повеяло из этого провала времени.

Тенишев шел дальше и боялся представить рядом с собой своего сына, боялся допустить его в свои странные чувства. Он уже и сам их боялся, своих чувств. Они втягивали в себя, как в разреженный воздух, и уже надо было опомниться, вернуться в реальность.

Он повернул обратно, но вдруг остановился. Реальность? Вот же она – в глубь леса вечером уходят детские следы, и оставлены они совсем недавно, какую-нибудь минуту назад. Тенишев огляделся вокруг. Между деревьями уже тяжелел воздух, наливался сумерками, которые пока еще отставали от стволов, как воронки снега от корней. Но через какое-то время сумерки прилипнут к деревьям, и тогда они станут неотличимы от воздуха.

И Тенишев поспешил. Он был уверен, что за порослью елочек увидит маленького мальчика и спросит его, почему он так поздно оказался один в лесу, да еще не на дороге, а в чаще, посреди высоких деревьев и маленьких елочек. Что это за реальность, молча спрашивал он уже себя, которая необъяснима? А Тенишев сейчас не понимал ее. Этот след перечеркнул понимание и вместе с тем тянулся к следующей картинке, которая приведет все в порядок.

Может, мальчик шел посмотреть елочку, которую они с отцом хотели срубить на Новый год. Уцелела елочка, сама не зная о продолжении жизни. И мальчику хотелось подумать об этом вместо нее.

Или он решил найти клен и царапнуть по его коре ножиком, чтобы посмотреть – не пора ли уже течь сладкому соку?

Тенишев не замечал, что это он вспоминает себя в детстве. Точно так он искал уцелевшую елочку, точно так дожидался кленового сока, который начинал течь раньше березового, когда еще лежал вокруг снег.

Но следы уходили все дальше, плутали среди деревьев, и в этих закруглениях не было какого-то касательного желания вернуться, которое всегда чувствовал Тенишев в обычных следах при их поворотах. И становились они все свежее, и Тенишев даже видел иногда, как льдинки потревоженного наста, долго выдерживая напряжение, все же скатываются на его глазах в углубления. Сумерки становились гуще, и первые звезды перескакивали через голые ветки высоких деревьев.

И Тенишев подумал: не память ли подчинила его себе полностью, заполняя свои пустоты той живой жизнью, которую он требовал от нее годами? Воспоминания не выдержали напряжения и прорвались в другой мир, смешанный из реальности и обрывков ожившей памяти. Он вздрогнул и огляделся вокруг. Холод пронизал его насквозь, как когда-то при встрече с белым пятном воздуха в темноте у кладбища.

Впереди и правда светлела какая-то полоса, растекающаяся между деревьями. Пересиливая себя, Тенишев добрался до нее. Это была дорога – другая, параллельная прежней.

«Никто не знает настоящей правды», – опять, после долгого перерыва, вспомнились, повторились слова.

Тенишев пошел быстро, гулкими от ломкого льда шагами – обратно, хотя по этой дороге еще ни разу не ходил.

ПАРИЖ Апрель

– Алло, это ты? – спрашивала трубка знакомым голосом. – Ты еще спишь? Разве у вас утро? Даже здесь утро… В Париже.