Фотограф смерти

– Меркуриализм характеризуется астенией, сочетающейся с неврологическими расстройствами и нарастающими явлениями психоорганического синдрома. Классическими симптомами являются общее депрессивное состояние при резких сменах настроения, шизоидные тенденции с регулярными вспышками немотивированной ярости. Физиологические симптомы: утомляемость, частые мигрени, хронический стоматит, гломерулонефрит… Собака, которая гоняется за собственным хвостом.

Он скомкал ткань и бросил в колодец.

– Что? – встрепенулся Артем, который до того сидел тихо, виновато.

– Воплощая навязчивую идею, он травил себя. А отравление усугубляло психопатическое состояние, если я правильно интерпретировал образ, заложенный в пословице.

– Адам, – сказала Дашка, – поехали домой.

Артем предложил подвезти, но Дашка отказалась. История окончена. Пора разбегаться, и лучше сразу, не дожидаясь, пока корни-связи наново прорастут. Корни рвать больно.

Такси привезло к «Харону», и Дашка поняла, что до своей квартиры она точно не доберется. Но «Харон» тоже дом. Она и соскучиться успела.

Адам шел по тропинке, и казалось, что все как прежде. Сейчас зажгутся фонари, привлекая мошкару и толстых ночных бабочек. В черных окнах вспыхнет свет, а странный мир смерти заживет своей искаженной жизнью.

Но до корпуса Адам не дошел, сел на лавку и сказал:

– Выходит, что их надо отпускать. Малышевские не желали отпускать дочь, чем спровоцировали изменения психики Антонины. В свою очередь, она повторила самоубийство Анны, потому что также не желала отпустить.

– И Дмитрий не мог расстаться с Илоной, как и Артем. Тот же всерьез пытался пристрелить поганца… Совсем дурной, да?

Адам не ответил. Дашка распрекрасно видела, о чем он думает. Его мысли предсказуемы и завязаны на Янку.

– Забывание – нормальный психологический процесс, – наконец произнес он. – Но почему я сопротивляюсь ему? Со всех точек зрения этот процесс мне выгоден. Забыв, я ликвидирую постоянный источник стресса. Тогда почему?!

– Потому что ты любишь. И потому что ты – человек, хотя изо всех сил притворяешься машиной. А людям свойственно поступать нелогично. Я вот тоже… забываю. И страшно, что забуду, хотя от проблем – да, избавило бы.

– И что делать?

– Не знаю, – честно сказала Дашка. – Наверное, жить.

Сентябрьский дождь отмыл небо добела. Влажно шелестели кленовые листья. Держались за зелень тополя, и зябко дрожали березы.

– Привет, я боялся, что ты не придешь, – Артем не шагнул навстречу и вообще с места не сдвинулся. Выглядел он совершенно несчастным, как человек, достигший цели и теперь не знающий, куда ему дальше двигаться. Вот он и не двигался, стоял под фонарем.

– Привет. А я и не хотела идти.

– Но пришла?

Пришла.

– Ну надо спасибо сказать… за помощь, и вообще.

Неловкий разговор случайных знакомых.

– Ты была права. Я рад, что не попал. И что этот подонок выжил. И что сядет теперь… А так бы я сам сел. Хотя я все равно сел… ну образно говоря.

Шли по дорожке, шелестели опавшими листьями. Солнечный луч играл с зеленым бутылочным стеклом, превращая его в изумруды. Парк – место чудес и добрых сказок.

Злая осталась в списке улик. После суда развороченную выстрелами камеру отдадут Женечке. А Женечка поклялась ее уничтожить. Но Дашка уверена – духу не хватит.

С прошлым расставаться тяжело. И Елена, которая выжила и получила место личного Женечкиного помощника, будет постоянным напоминанием. Хорошо ли это? Не плохо точно.

– Но вообще я тебя сюда по другому поводу позвал, – Артем вытащил руки из карманов. – Покататься хочешь?

Старая карусель работала. Неслись лошадки из папье-маше, ступали важно вислогубые верблюды и рогатые антилопы. И синяя ракета готовилась взлететь.

– Я же туда не влезу! Она треснет! Поломается!

– Не поломается, – Артем подал руку. – Поверь.

Это было глупо, потому что взрослые люди не катаются на детских каруселях. Но Дашка вдруг вспомнила себя и горячее свое желание, которое так и осталось неисполненным.

В конце концов, кому от этого будет плохо?

И дядя Витя кивнул: дескать, никому.

Полотно карусели покачнулось, но выдержало. И ракета, такая смешная, крохотная, вместила Дашку.

– Знаешь, – сказал Артем, примеряясь к оранжевой зебре, – когда-нибудь я расплачусь с долгами и…

– И что?

Карусель заскрипела и сдвинулась.

– И ничего. Просто буду свободен.

Белое небо в желто-зеленой раме тополиных листьев кружило вальс, и музыка, доносившаяся из будки механика, наполняла Дашкину душу восторгом.

Чудеса случаются.

Если в них верить.

Дневник Патрика

23 сентября 1854 года