Фотокамера

Короче, он сидел у себя в мансарде или стоял за конторкой, тюкал на своей «Оливетти», но через некоторое время пошел слух: «Наконец он принялся за поиски квартиры». Хотя мы с младшим братом часто ссорились — верно, Таддель? — но тут мы были едины: «Он же никому не мешает, сидит себе наверху». А маме я сказала: «Если папа уйдет, я тоже уйду».

Не знаю. Помню только, что запахло грозой. А вскоре мать Лены переехала с дочерьми из деревни обратно в город. Верно, я тогда вечно ходил с развязанными шнурками, порой наступал на них, падал в грязь на Перельсплац или где-то еще. Кричал: «Вот дерьмо!» Сам был готов сбежать. Никому до меня не было дела. Более или менее ладил я только с приятелем Готфридом, который жил в дворницкой за углом. Иногда приходящая домработница угощала меня хлебцами с «Нутеллой». Даже Старушенция не хотела меня щелкать своей дряхлой фотокамерой. «Такая морока даже моему ящичку не под силу, — говорила она. — Сделаем перерыв». А папа, если не просиживал в своей мансарде, занимался якобы поисками подходящей квартиры. Однако вместо квартиры нашел новую женщину, а потом — кажется, на вечеринке по случаю дня рождения — еще одну, которая наконец оказалась той, что надо.

То-то Марихен обрадовалась.

Верно, Старшой! Ведь ей этот тип женщины приглянулся еще тогда, когда построили Стену.

…она нарочно притащила его к контрольно-пропускному пункту Чекпойнт-Чарли, чтобы щелкнуть своей бокс-камерой блондинку с фальшивым шведским паспортом…

…и итальянца, который помог ей сбежать…

…причем на «альфа-ромео»…

Глупости говорите, оба. В то время папа еще не дозрел до этого. А пока что, когда не находился то у одной, то у другой женщины, он забирал тебя, Лена, от твоей матери. Ты была очень хорошенькой. Глазки мышиные, голосок тоненький, писклявый, ты любила петь или плакать. Сидела наверху, у папы, играла пуговицами, которые я брала для тебя у Пата из его галантерейной лавки, чтобы занять тебя чем-нибудь ярким, разноцветным, пока папа исписывал страницу за страницей, заканчивая свою книгу. Играть с тобой, Лена, у него не получалось.

Он и с нами никогда по-настоящему не играл, когда мы были маленькими.

Правда, Лена.

Да и с тобой, Нана. Разве не так?

Зато он рассказывал про книгу, которую никак не мог закончить, про сказочную говорящую рыбу, про рыбака и его жадную старуху, требующую все больше и больше.

Да уж, рассказывать истории он мастер.

Только совсем не играл со своими детьми, как это делают другие отцы.

Ну и что? Он этого не умеет, поэтому не хотел портить игру.

Со временем наш дом поделили.

Но это случилось уже тогда, когда он окончательно сошелся с матерью Яспера и Паульхена, про которую Марихен заранее почуяла, что именно эта женщина ему нужна.

А в промежутке произошло еще кое-что, о чем мы узнали позже — слишком поздно.

Стоит ли об этом?

Мы ведь тогда действительно ничего не знали, Нана. Я имею в виду роман нашего папы с твоей мамой.

Кажется, он начался задолго до того, как поделили дом.

Одна женщина, другая, а между ними — еще и третья…

Не в своем уме был наш старик…

Постарайся понять его, Таддель, пусть даже это трудно. У обоих, у нашего папочки и у матери Наны, были свои проблемы. Эти проблемы их и сблизили.

Значит, я — результат их проблем?

Любовь и такой бывает!

Ты, Нана, у них очень даже удалась, сразу видно…

Все тебя любят.

Не надо плакать… Вот и хорошо.

Короче, наш дом разделили, поскольку я сказала, что если папа уйдет, то я тоже уйду. Он получил меньшую часть, слева от лестницы, вместе со своим логовом наверху. Из каморки ему сделали кухоньку, прежняя родительская спальня стала его жилой комнатой, к ней пристроили душевую, а внизу разместилось его бюро, где сидела секретарша и печатала на машинке письма. Подруги смеялись: «Кошмар! Берлинская стена посреди дома. Не хватает только колючей проволоки».

А в нашей части дома соорудили винтовую лестницу к верхним комнатам.

Пожалуй, иного выхода, в принципе, и не было: вашей матери при этой мороке тоже не хотелось, чтобы ей мешали с ее молодым человеком, ведь она его любила…

Именно так. Теперь он сидел на кухне, где раньше папа готовил нам, например, бараний кострец с чесноком и листьями шалфея. Он занимал место и в нашем «пежо» рядом с мамой, которая была за рулем, поскольку молодой человек тоже не имел водительских прав, как и наш папа.

В утешение папе достался еще и задний дворик, который к тому времени совершенно зарос.

Помню, мы смотрели из окна на кухне, как он в одиночку его перекапывал…

Я даже испугалась тогда, до того он вспотел с непривычки от работы лопатой. Он заказал чернозем и перевез его на тачке через парадное на задний двор. Твои приятели, Готфрид и еще кто-то, ему помогли. Работая, папа нашел игрушечные модельные машинки, которые ты когда-то украл у близнецов и закопал в песочнице.

Машинки отдали играть тебе, Лена, но ты предпочитала пуговицы… А еще то пела, то плакала…