Фраер

Он бил палкой обиженных, крича при этом. — Вы, гребни, должны уважать блатных! Я научу! Я блатной! Я живу этой жизнью! Это мое, а ваше — вонючие тряпки и стирка носков!

Сеня закентовался с новым смотрящим.

— Не нравится мне, Сеня, положение в отряде. Общему внимание никто не уделяет, мышиные движения какие то. Козлам жопы лижут…

Лёва отхлёбывает из кружки чифир и передаёт её Сене.

Тот соглашается.

— Ты прав, братка. Всё от того, что традиции воровские забывать стали. Сук не режут, к куму в кабинет как к себе домой шастают.

Разговор о понятиях происходит в проходе смотрящего. После чифира Сеня и Лёва играют в нарды, о чём-то долго говорят, гуляя в локалке.

* * *

Отбой в зоне — в двадцать два ноль-ноль. По выходным — в двадцать три.

Для зэков отбой — понятие относительное. Все арестанты давно усвоили старое зэковское правило — «В тюрьме отбоя нет». После десяти самая-то жизнь и начинается.

Гоша получает взятку и отбывает спать. Сеня включает телевизор и пенсионеры чинно заполняют телевизионку. Любимая передача с голыми бабами. Она идёт всю ночь. Мужики затаив дыхание и пуская слюни, наблюдают, как блондинка в халатике медсестры делает минет здоровенному негру.

Дракон стоит на атасе. Пенсионеры расползаются по своим шконарям далеко за полночь. Насмотревшись на голых сисястых тёлок — кричащих, сосущих, мычащих от удовольствия, деревенские мужики сопели и похрапывали в темноте. Снилось им что-то приятное — лес, речка, жопастые, сисястые доярки с кринками парного молока в руках.

Я давно уже заметил, что за колючей проволокой почему то всегда снятся яркие и и удивительно логичные сны. Наверное поэтому просыпаться в тюрьме всегда тяжелее, чем на воле.

Только Сеня полночи ворочался на своём продавленном матраце. Скрипел зубами, стонали пружины, навевая тоску и печаль на ночного дневального.

Моя бабушка говорила в детстве, если человек скрипит зубами у него глисты.

Утром телевизионку оккупирует Асредин. Он рисует плакат по заданию замполита. Чтобы не лезли с советами, всех выгнал.

Пенсионеры сидят на шконках. Обсуждают ночной сексуальный ликбез. Ждут отрядника.

Старший лейтенант Гордеев появляется в сопровождении начальницы спецчасти майора внутренней службы Эльзы Ракитской.

Спецчасть — это не так тревожно, как оперативная или режимная часть. Там ведают документами и делами, кому сколько сидеть, кого освободить. Белые воротнички системы ГУИН. Канцелярия. Бюрократы.

И хотя никто не встает, все заметно подтягиваются и моментально наступает тишина.

— Граждане осужденные! — Строго говорит отрядник.

— Красные педерасты! — Внезапно доносится из телевизионки раскатистый бас.

Отрядник немеет. Эльза краснеет под слоем штукатурки.

— Расстрелять из танков собственный парламент! Страна мерзавцев и подонков! Бедная Россия!

Вова Асредин был интеллигентный человек, в прошлом актёр. Его интеллигентность не имела ничего общего с добропорядочностью. На свободе он пил, гулял, изменял жене и как настоящий русский человек ругал коммунистическую партию и правительство. Сел по лохматой статье, то есть за изнасилование. Долгое время его любовницей была жена секретаря парткома театра. Потом она приревновала его к молоденькой гардеробщице. Написала заявление в прокуратуру. Вова сел. Всем говорил, что страдает за политику.

В этом не было ничего необычного. В России все неординарные люди часто заканчивают либо алкоголизмом, либо тюрьмой.

Положение спасает Влас. Витя Влас, ещё тот крендель. Окончил тот же институт, что и я, только парой лет раньше. Кажется я припоминаю его лицо в институтских коридорах.

— Гражданин майор. — Вклинивается он в разговор. — А что слышно за амнистию? Ведь не может быть, что бы в стране победившей демократии в знак победы над последним убежищем коммунистов не был принят акт о прощении.

Изольда начинает ему что-то долго и путано объяснять.

Из телевизионки медленно, как парусник Крузенштерна выплывает Асредин. Он в старых провисших на коленях трениках и серой майке, из под которой выглядывает живот, поросший кустиками седых волос. Асредин величественно бросает:

— Начальник! Меня не кантовать до ужина.

Замечает начальника спецчасти.

— Целую ручки, Изольда Карловна. Извините, что не в буквальном смысле!

Отряднику неловко. Он тушуется. Хватает Ракитскую за рукав, уводит к себе в кабинет.

Душман говорит Власу. — Вот ты мастер языком трындеть! Чисто наш замполит! Когда его шальной пулей убило, после этого язык ещё два дня во рту болтался.

* * *

Прошёл уже год как я пришёл этапом. Я и сам не заметил, как прижился и обжился на зоне. Обзавёлся полезными связями на швейке, в библиотеке, в бане. Оброс кентами и собеседниками.

Один из собеседников — Асредин.

В нём погиб великий артист. Даже внешне он был похож на Шаляпина.

Рослый, вальяжный, крупное значительное лицо — все соответствовало породе. И голос. Бархатный баритон.

— Встречали ли вы женщин актрис? — Часто вопрошал он своего собеседника.

— А молодых женщин актрис?.. А молодых женщин актрис летом? Нет?!.. Тогда смею вам заметить, вы не видели ничего.