Фрагментация памяти

– Я только начал. Так что для тебя наступило время свалить, Грайнд. Понимаешь, на Бойню никто просто так не заходит, – говорил мистер таксидермист. – Это разделочный стол – место, куда нельзя просто постучаться и получить то, что ты хочешь. Слишком уж это просто было бы, а? – Он ухмыльнулся, плюнул на палец и затушил только что начатую сигарету.

Внезапно я вспомнил, что такое «сатори». Это не имя. Этим словом японцы, которые крутились в «Хайвэе», называли озарение, находившее на них и окрашивавшее обычные дела в мистические тона. Хирург приглядывал за мной, подначивал взглядом из-под куцых ресниц.

– Отпусти Гарри. Я заплачу за него.

– Проваливай.

Мое слово против его слова. Выеденное медроботом тело просило только одного – немедленно развернуться, поднять ворох одежды, подняться по лестнице, пересечь коридор и выйти прочь, прижимаясь спиной к стенам портовых складов. Дела Гарри меня не касались. Он сам сделал выбор, мог бы не возвращаться, получил по заслугам…

– Нет.

Ухмылка Сатори стянулась в точку.

– Нет так нет. Деньги можешь не предлагать – мы вычистили счет, пока ты валялся на столе.

Безотказные биомеханические мышцы боевиков швырнули плохо повинующееся тело в угол – я даже не успел воспользоваться зажатым в кулак штырем. Хирург выбирал насадки для манипуляторов медробота, потом достал ящик и начал в нем рыться; находившиеся внутри предметы лязгали, сталкиваясь. Холодное звяканье встречающихся с твердыми стенками ящика зубцов.

– Зря ты за него впрягаешься, – сказал бородач. – Гарри не из таких парней.

Охотники связали меня и мгновенно потеряли интерес. Операция их тоже не интересовала – все привыкли к работе Сатори, только мутанты завозились, подползли поближе.

– У нас с Гарри личные счеты. Деньги – это ведь не главное.

Сатори взглянул на часы – террорист, сосредоточенно ждущий последней цифры на электронном табло. Священник пошевелился, приходя в себя: оперся на локоть, задел неровную, неуклюжую пленку биоклея, отдернул руку, потом разлепил распухшие веки и просипел что-то. На щеках и лбу выступили обычно скрытые под кожей сосуды. Гарри попытался привстать, взвыл, приложившись срезом к столу, увидел обрубки. Его перекосило, он поднялся на локтях, глядя на срезы, кожа на перекроенном животе сложилась, швы слегка разошлись, и священник упал обратно. Сатори склонился над ним так низко, что казалось, будто он запустит пальцы в изорванную грудь, раздвинет ребра и нырнет, исчезнув во вспоротом теле. Он почти касался губами подбородка Гарри.

– Я собираюсь кое-что изменить в твоей конструкции, чувак, – объяснил он растянутому, словно шкура для просушки, священнику. – После этого каждый раз, когда понадобишься, будешь под рукой.

– Пошел ты.

– Может быть, позже, – хмыкнул хирург.

Я брыкался и пытался крушить все, до чего получалось дотянуться, но это было бесполезно. У охотников гигантский опыт по подавлению сопротивления жертвы, поэтому первая же инъекция из рук механизированной девицы мгновенно меня успокоила. Все, что происходило дальше, я предпочитаю не вспоминать. Ни орудующего двумя руками Сатори, растягивающего, кромсающего, перекраивающего тело Гарри, ни болтающийся между стальными стержнями медробота хребет, ни его крики, а затем апатичную безжизненность, ни биомеханику, вставляемую под такую тонкую и беззащитную кожу, ни сокращающиеся пальцы имплантов, ни то, как я в полубреду, насквозь пропахший человеческим мясом, вез залитого пленкой биоклея, нафаршированного нанодерьмом и исколотого стимуляторами Гарри по заполненным испарениями улицам портового района. Он был похож на труп уродливого инопланетника, обтянутый полиэтиленом и нашпигованный осколками и проводами. Тележка скрипела и пружинила на неровной дороге, а мокрый пистолет выпадал из скользких пальцев.

«Вы ведь хотели серьезную игру, правда?»

Тринадцать

Огромная ванна, в которой я лежал и слушал падение капель воды, была черной. Толстые железные края упирались в подмышки, пальцы лежали на выложенном квадратами полу. Темно-желтая лампочка придавала телу странный насыщенный оттенок. Я смотрел на бледный живот и пытался совладать с дурнотой, которая не отпускала с тех пор, как бородач сделал нам инъекции. Она дрейфовала от легкой паранойи до клаустрофобии. Он честно предупредил, что тошнота так и не пройдет, потому что «пыль» проникает в тело, его машины ее нейтрализуют, и это продолжается день за днем. Мужик тут же вручил таблетки, которые должны были убрать слабость и муторное чувство легкого наркотического похмелья, и с тех пор каждое утро начиналось с пригоршни химии. Я так и не понял, что делает «пыль», а они не объяснили, и это усиливало напряжение.