– Он просто хотел погостить. – Диме даже стало противно от собственного голоса, интонации которого выдавали нытье мальчишки, застуканного за чем-то постыдным. Но ни он, ни отец ничего не сделали, по крайней мере, этим ведьмам, собравшимся на шабаш.
– Ну, погостил, и хватит, – слово в слово повторила за старшей средняя. – Ко мне ему нельзя. У меня сын на хорошем счету на работе.
Дима не уловил связи между работой ее сына и приездом родного брата, но переспрашивать не стал.
– А у меня и гостить-то негде, – вставила младшая.
Неожиданно. От нее-то Дима этого не ожидал. Отмолчаться – ладно, но… Она же все уши прожужжала о том, как с братиком дружила, как он за нее в школе заступался. А теперь вон оно что – подросла сестренка, значит. Что происходит с головами кровных родственников? Они начинают ненавидеть друг дружку без видимых причин. Без видимых? Не тут-то было! Дима не знал – единственная ли это причина, но сейчас он видел только ее. Наследство – вот тот камень преткновения, вот из-за чего родня готова поубивать друг друга. Стоп! Но отец ведь ничего не просил, даже не намекал. Тогда что происходит с этими людьми? Для Димы это оставалось загадкой. А может, лучшая защита – это нападение? Может, это для того, чтобы не попросил, чтобы не намекнул. Это было чудовищно, но то, что сделал потом Дмитрий, затмило черствость хладнокровных теток.
– И вообще, – снова подала голос средняя, – он приехал к сыну, вот пусть и гостит у него.
Она произнесла это так, будто Димки в кухне не было.
– Он у сына погостил, – ответил в духе тетки Дима. – Теперь хочет у сестер.
– А у меня и гостить-то негде, – словно заклинание повторила младшая.
– Может, ему еще и полпенсии отдавать?! – выпалила средняя.
– Не надо ему ничего отдавать! – выкрикнул Дима. – Я сейчас его подниму и отвезу на вокзал. Пусть едет туда, откуда приехал.
– Ой, – всплеснула руками старшая «кобра». – Зачем же так? Ты же его сынок.
– Он за двадцать лет вспомнил о сынке?!
Обезоруживающий аргумент. И тут же жгучая смола-обида разлилась по всему телу, поглощая все остальные чувства без остатка.
Тетки ловко его провели. Они оказались вмиг вроде бы ни при чем. Это сынок их младшего брата плохой – все обижается, как сопливый пацан. Это сейчас Димка понимал, а тогда… Тогда он подхватил эстафету. Тогда он играл на их стороне, против ничего не подозревающего отца. А может, и подозревающего. Может, он услышал каждое слово. И плевать он хотел на то, что думают о его возвращении сестры. Ему нужен был сын, к которому он вернулся.
Снова какой-то удар в кузове. Дима глянул на водительское сиденье – Мурада не было. Дима огляделся. Машина стояла под фонарем у ряда одноэтажных зданий. Еще один удар. Дима дернулся. Может, Мурад пошел заколачивать гроб? Я же сказал, что родственникам нельзя, вот он и решил помочь.
Еще удар. Дима выскочил из кабины и только у заднего борта понял, что в руке у него молоток. Получается, водитель забивает гвозди руками? Нет. Да и удары были, словно кто-то толкал гроб о борт. Кто-то… Хорошо, если Мурад. Хотя что ж тут хорошего? Но это хоть как-то можно понять.
Дима дернул дверь, но она не поддалась. Он взялся за ручку запора, и тут что-то ударилось о дверь изнутри. Дима отскочил, едва не выронив молоток. Наступившая вдруг тишина заставляла нервничать. Тихо стало не только в кузове, но и вокруг на улице. Дима все-таки нашел в себе силы и открыл задвижку, а потом и дверь. Заглянул внутрь – он был готов увидеть там кого угодно, но в кузове никого не было. Гроб стоял на своем месте, а крышка лежала рядом. Все как он и оставлял. Что же тогда здесь билось?
Дима залез внутрь и подошел к гробу. В желтом свете плафона белая простыня, которой было накрыто тело, выглядела грязной. Диме даже показалось, что в районе головы появилось какое-то пятно. Он нагнулся, чтобы разглядеть его поближе – пятно стало заметно больше. Дима опустился на колени и, взявшись за край гроба, нагнулся над ним. Пятно начало темнеть и увеличиваться. Одновременно на простыне начали появляться новые пятна. Они расползались и объединялись в одно целое, пока вся простыня не стала бордовой.
Дима дотронулся до влажной ткани и, скривившись, отдернул руку. Практически тут же он услышал шумный вдох, и простыня на лице провалилась, будто покойный широко открыл рот. Дима подскочил и выронил молоток, который все еще держал в левой руке.
– Что, решил все-таки заколотить?
Дима дернулся и повернулся на голос. У двери стоял Мурад с двумя стаканчиками кофе. Димка медленно повернулся к гробу. Простыня, накрывавшая покойного, была стерильно белой. Даже желтый свет не пачкал ее белизну.
– Что-то на тебе лица нет. – Мурад поставил стаканчики, залез в кузов, взял один и передал Диме. – На, выпей, а я пока прибью.
Дима принял стакан и посмотрел на гроб. Все так же – тишина и белизна. Никто ничего не вдыхал и не пачкал.
– Вам же нельзя, – напомнил Мурад и, подняв крышку, водрузил ее на гроб.
Удары молотка Дима слышал уже стоя у кабины.