Фрагменты и мелодии. Прогулки с истиной и без

Конечно, привычнее думать, что Дом – не важнее в нем проживающего. Так полагают ослепленные своим одиночеством.

Правы ли они? Разве Дом не всегда таков, каковы те, кто согревают его своим дыханием?

Но рожденный из света звезд и шепота поднимающегося над заводью камыша – не согревает ли он нас прежде, чем мы открываем глаза?

Да ни одно ли это и то же: его тепло и наше дыхание?

Не сотканы ли мы из одного света – мы и наш Дом?

– Нет, нет! – возражают ослепленные. – Мы – это совсем другое!

Удивляться ли, что наш мир разлетелся на тысячи и сотни тысяч книг и стал носить имя «Библиотека»? Собственно, вся наша жизнь протекает в ее коридорах и читальных залах: ведь наши собственные дома, обратившись в туман, давно уже развеяны ветром.

Здесь светло, чисто и тихо. Правда, непривычная тьма, подступившая к самым окнам, стала еще глуше, еще тревожнее – но мы не замечаем ее – увлеченные чтением. Мы – племя, гордящееся умением читать.

58.

ЧАСТО ВСТРЕЧАЮЩЕЕСЯ НЕДОУМЕНИЕ. Синие сумерки за окном, сухая хвоя, осыпавшаяся на подоконник, скрип половиц под босыми ногами и первые аккорды гайдновской «Прощальной», – найдется ли тот, кто разделит со мной эти воспоминания? – Конечно, нет. – Так отчего же я должен кланяться чужим истинам и благодарить их так, словно они – мои собственные? Неужели только потому, что они существуют? Да не потому ли и существуют они, что я кланяюсь и благодарю?

59.

К БИОГРАФИИ МЕТАФИЗИКИ. Все знают, что у метафизики – своя биография. Однако, это не совсем верно. Лучше будет сказать, что все, чем метафизика располагает на сегодняшний день – это ее собственная биография. На этом можно было бы и остановиться, если бы ни одно настораживающее обстоятельство: отмеченный факт тоже относится к разряду биографических.

60.

Существуют эпохи сна и существуют эпохи бессонницы. Первые полны сил, здоровья и серьезных намерений. Они лепят из мира, что захотят, воздвигая немыслимые замки и превращая будущее в цветущий сад. Они умудряются останавливать солнце и не бояться давать дефиниции самому сокровенному. Правда, все это – лишь сонные грезы, но что им за дело до наших мнений! Они даже не слушают их. – Напротив, эпохи бессонниц – беспокойны и тревожны. Их пугает сумрачная реальность, которая кажется еще уродливее после счастливых снов. Что за убогая действительность, куда они попали: мерцающий ночник, тапочки на полу и ночной колпак, – вот и все их богатство. И это – реальность? Они ищут сны, в которые можно было бы погрузиться, и не находят их. Прислушиваясь к своему дыханию и ворочаясь с боку на бок, они, время от времени, смотрят на часы, – ведь скоро утро! – Не лучше ли одеться и пойти встречать рассвет на улицу? – Оставьте! У них одна забота – поскорее уснуть.

61.

Метафизика любит рядиться в строгие и темные одежды и являться нам так, словно каждый ее шаг, каждый взгляд, каждое движение продиктованы только необходимостью, за которой она следует с радостным чувством до конца исполненного долга. О, наша строгая наставница! Ни одного необдуманного слова, ни одного не рассчитанного движения! Сколько томительных часов потрачено на то, чтобы разобраться в ее бесчисленных головоломках – страшно вспомнить! Сколько выслушано упреков и придирок! Какими презрительными замечаниями осыпала она своих нерадивых учеников, втолковывая им свою премудрость! И кто бы мог подумать, что все это только игра и притворство? Кому бы пришло в голову, что она умеет любить и танцевать, плакать и смеяться? У кого есть глаза, тот уже, наверное, заметил: подол ее платья вымок в утренней росе и в волосах запутались лепестки жасмина. Не странная ли судьба: танцевать ночью, а утром возвращаться в душные классы, чтобы похваляться родством с необходимостью? Сколько стараний прилагает она, чтобы никто не догадался о ее ночных похождениях! Неужели эта мука будет длиться вечно? – Да, прислушайтесь же: она ни о чем больше и не спрашивает, как только об этом: неужели – вечно?

62.