Фрагменты студенческой биографии

Ну, так вот. Потом, когда меня с завода-то выперли – по сокращению – и брать уж больше никуда не захотели, я с горя попивать начал. За пять лет пропил всё, что можно было: и мотоцикл свой, и дом в Камышово, который мне после смерти матери достался, и мебелишку кое-какую... Хотел и ружьё продать, хорошие деньги предлагали. Да не смог: жалко стало. Единственная ж память осталась о тех временах, когда я жил по-человечьи, жизни радовался...

А чтоб Лариска ружьецо моё не загнала кому, я его припрятать решил. Только ведь, сами понимаете, ружьё – вещь громоздкая, не бумажка какая-нибудь пятидесятирублевая – за плинтус или в банку из-под приправы не спрячешь. Думал я, думал – и надумал положить его просто под стол, а сверху журналами завалить – «На суше и на море». (Выписывал же когда-то, ёлки-палки, журналы! – и прочитывал их от корки до корки, жизнь иноземную изучал... Э-эх!..) Генеральных уборок Лариска моя года четыре уже не проводила, под стол с веником, думаю, нескоро ещё заглянет; «На суше и на море» её никогда не интересовали, а если что завернуть надо, так у неё своих «Крестьянок» да «Работниц» килограммов на сорок под кроватью валяется. Вот я и подумал, что под моими журналами она ружьишко ввек не найдёт. И точно – не нашла!..

И вот вспомнил я, значит, про ружьишко своё – и прямиком к столу. Ныряю под журналы, шарю... Вот оно, заветное! Вот оно, родимое!..

Но тут меня сзади зверюга эта как хватанёт! За ногу! Когтями! «Всё, – думаю, – конец мне настал! Не успею ружьё из-под журналов вытащить. Да и не заряжено оно, скорее всего...»

И начал я, мужики, Богу молиться.

II

Семён неожиданно умолк и приложился к бутылке, где ещё оставалось на донышке немного пива.

Фёдор воспользовался паузой и разлил по стаканчикам остатки самогона. Микола нащипал хлебца.

Все трое выпили, закусили. Потом Микола достал из кармана пачку «Примы».

– Ну? И что же было дальше? – спросил он, угощая Семёна сигаретой.

– Дальше?.. – Семён взял сигарету, прикурил и насупил брови, собираясь с мыслями. – А дальше, мужики, было вот что... Кое-как изловчившись, скинул я с себя Лариску, – вернее, зверюгу эту клыкастую, – выдернул из-под журналов ружьишко. Проверил – заряжено! Один, правда, всего патрончик. Но я-то стрелок знатный! Со ста шагов когда-то кабану в глаз попадал... Ну, думаю, сейчас влеплю этой твари прямо в пасть!.. Лариску-то, конечно, жалко немного: жена всё-таки... Но ведь то не Лариска уже – зверюга! Волк! Или, может, собака бешеная... Да и жизнь свою спасать как-то надо... И вот навёл я, значит, на неё ружьишко, прицелился и, как только собралась она снова на меня накинуться, спустил курок... Бац!

Бац! Увесистый кулак обрушился на голову рассказчика и чуть не до половины вдавил её в плечи.

Моментально протрезвевший Семён подскочил с травки, обернулся и ахнул:

– Ларочка!..

– Ах ты, сукин сын, пьянь подзаборная! – накинулась на него Лариса. – Стащил-таки последний полтинник, сволочь! И, конечно, пропил уж весь!.. Ну, я тебе сейчас брюхо с мозгами заодно прочищу, гнида!..

Посеревший от страха Семён опрометью помчался прочь – куда-то в сторону оврага. Лариса, несмотря на тесную юбку и застарелую гипертонию, с не меньшей скоростью понеслась следом...

– Да-а, – грустно протянул Фёдор, когда их фигуры растаяли в сгустившихся сумерках. – Дела... Промахнулся, видать, наш охотник.

– Или осечка вышла, – предположил Микола.

– В любом случае – хорошо. Жена ведь, если даже она и оборотень, – всё-ж-таки баба. А при бабе жить – по собственному опыту знаю – куда лучше, чем бобылём...

– Это ты верно говоришь, – кивнул Микола. – При бабе лучше.

– А если она и оборотень – так что ж поделаешь? Дело житейское... Такая уж у нас теперь жизнь пошла, что чуть не каждый второй – оборотень. На подростков вон нынешних глянь. Дома, с папой и мамой, они – мальчики как мальчики, девочки как девочки. А чуть нос во двор – уже бычки да тёлки. На природу выйдут – в свиней превращаются, на танцульках ихних модных – в макак да мартышек, ночью во дворе, под окнами, – в кошек с котами мартовскими... А на родителей их посмотри! Один, чуть на люди выйдет, вороной в павлиньих перьях оборачивается, другой – козлом безрогим, третья – змеей подколодной. Этот волком на всех рычит, тот – шавкой беззубой тявкает. Эта курицей кудахчет, та из мужа кровь пиявкой сосёт... Да что там! Если хочешь знать, я и сам – оборотень! Правда-правда! Пока трезвый – вроде, на человека похож, выпью стакана три – жеребцом оборачиваюсь, ещё с пол-литра – свиньёй хрюкаю, а утром, с похмелья, в зеркало гляну – натуральный кот облезлый, смотреть противно...

– А у меня жена с тёщей – оборотни, – заявил Микола. – Стоит мне домой вовремя не вернуться или пропить больше полтинника, – они, знаешь – в кого превращаются?.. А вот послушай...