«Фрам» в полярном море

Оставалось только протащить нарты по береговому припаю подальше от кромки и расположиться там на стоянку. Пытаться продолжать путь по этому отвратительному льду, хуже которого, кажется, еще не встречался, не было смысла. За день мы все равно не успели бы уйти далеко, а пробираться по всем этим ледяным хребтам и нагромождениям на своих укороченных, обрубленных нартах значило подвергать слишком суровому испытанию наши каяки. И вот мы остались здесь, сидим сутки за сутками в ожидании, что ветер уляжется или изменит направление. Но он продолжает дуть, не прекращаясь, все с той же стороны, не меняя направления. Не улучшил, конечно, положение и выпавший глубокий снег, – лед стал теперь совершенно непроходимым.

Положение создавалось неприятное: прямо перед нами лежал тяжелый исковерканный морской лед, и одни боги знали, вскроется ли он снова в этом году; на порядочном расстоянии находилась земля[321], которая отнюдь не прельщала нас перспективой зимовки; вокруг, куда ни обернись, лежали неприступные льды, а в довершение всего продовольствие было на исходе. Настоящим Ханааном[322], землей обетованной представлялся нам теперь южный берег земли и гавань Эйры[323]. Кажется, если бы нам только удалось добраться туда, и всем тревогам пришел бы конец. Там есть хижина Лей-Смита или по крайней мере какие-нибудь остатки ее, и будет где жить. Можно было рассчитывать встретить там достаточно много открытой воды и, следовательно, дичь.

Как сожалели мы теперь о том, что не убили хотя бы одного тюленя, пока их было много. В ночь, когда мы покидали последнюю стоянку, их виднелось немало. Когда Йохансен стоял у кромки льда и втаскивал на нее свой каяк, прямо перед ним вынырнула голова тюленя. Йохансену показалось, что такого тюленя он еще не видал прежде и стал звать меня. Но тут безмолвно и тихо стали появляться из воды одна голова за другой, всего десять, двадцать и, окружив Йохансена кольцом, уставились на него круглыми глазищами. Йохансену даже жутко стало, – уж не наваждение ли какое-то все эти диковинные головы, появившиеся, а затем исчезнувшие столь же неожиданно и бесшумно? Я успокоил его, объяснив, что это были действительно тюлени такого вида, какого мы за время нашего путешествия не встречали ни разу – молодые гренландские тюлени (Phoca groenlandiса). Позже днем видели еще несколько стад этих тюленей.

Прикованные к месту, мы всячески коротали время, стараясь сделать это как можно лучше, но преимущественно спали. В ночь с 21-го на 22-е, уже под утро, когда я проснулся и размышлял о том, что с нами будет, если в ближайшее время лед не поредеет и не удастся раздобыть новый запас мяса, вдруг послышался снаружи какой-то шорох и шум за стенками палатки. Это мог быть просто шум обычного сжатия льдов, но больше он походил на чьи-то шаги. Я вскочил и сразу услыхал сопение у самой стенки. Выглянув в дыру, я ничего не увидел. Стал смотреть в дыру покрупнее по другую сторону – так и есть! У самой палатки расхаживал огромный зверь. В ту же минуту и он заметил меня в дыру и хотел было улизнуть, но остановился, таращась на палатку Мигом схватил я висевшее на шесте, поддерживавшем палатку, ружье, просунул дуло в дыру и послал пулю медведю прямо в грудь. Он упал носом в землю, но поднялся и заковылял прочь. Тогда я пустил ему другую пулю в бок. Он сделал еще несколько шагов, пошатываясь, и свалился между торосами, невдалеке от нас. Это был необыкновенно крупный самец. На некоторое время заботы о пище были устранены. Зато ветер неослабно продолжал дуть все в том же направлении. Место, где мы расположились вначале, было плохо защищено от ветра, и, кроме того, мы находились в неприятно близком соседстве с кромкой льда и ледяным барьером, в котором то и дело происходили сжатия. Поэтому мы переселились подальше вглубь берегового припая, где находимся и по сие время. Прошлой ночью снова поблизости от нас ходил медведь, но он уже не подходил так близко к самой палатке.

Вчера побывали на земле[324], чтобы проверить, каковы виды на будущее, если придется зимовать здесь. Я надеялся встретить подальше в глубине берегового припая более гладкий лед, но чем ближе к земле, тем он становился хуже. У самого мыса лед был выперт кверху сжатиями и стал почти непроходимым. Нагромождения морского льда доходили до самой стены ледника. Поднялись немного по склону ледника, чтобы обозреть окрестности.