Франкенштейн: Антология

— Мы не очень близко, — сказал он. — Я просто нервничаю. Никогда раньше я не был в горах без собаки, которая разбудила бы меня в случае опасности. Я оставил собаку другу…

Интересно, подумалось мне, та ли это собака, которая убежала, когда погиб Эль Роджо? Но я не стал спрашивать.

Все утро третьего дня мы постепенно спускались. Дождь поутих, хотя небо оставалось сумрачным, серо-стальным вперемешку с черным. Проехали мы немало, и, хотя к северу и югу от нас земля по-прежнему уходила вниз, оглядываясь, я видел, что пики остались далеко позади. Местность была открытой, и я снова мог ехать рядом с Грегорио, но он пребывал в мрачном настроении. С винтовкой за спиной мой проводник походил на бандита из какого-нибудь голливудского фильма. Когда мы остановились перекусить, он мало интересовался едой, но выпил куда больше писко, чем обычно, будто чтобы протолкнуть куски в желудок, и даже отказался от неизменной послеобеденной трубки, чтобы скорее выступить в путь.

Проехав около мили, мы свернули с относительно ровной дороги и стали спускаться в каньон, протянувшийся в северном направлении. Справа на удивление ровными рядами росли деревья, устало склонившие ветви под весом цепких лишайников и надоедливого дождя, а кряж слева крутыми уступами уходил вниз. Потом я увидел, что впереди склоны смыкаются, и понял, что мы подъехали к началу длинного ущелья. Грегорио откинул капюшон, ветер растрепал его жесткие волосы. Он то и дело оглядывался, встревоженно и озабоченно, и я испугался, не заблудились ли мы.

Потом он осадил мерина, снял с плеча винтовку и положил ее поперек луки. Конь нервно бил копытом.

— Что такое? — спросил я.

— Там.

— Что?

Он показал пальцем в сторону деревьев у начала каньона: — Там я видел его.

Кивнув, я спешился. Грегорио секунду смотрел на меня сверху вниз, потом и сам спрыгнул с коня.

— Ты мне покажешь?

— Я пришел сюда. Я не очень храбр, но я и не трус. Я покажу тебе.

Сейчас он выглядел настоящим испанцем, надменным и гордым. Мы привязали лошадей к дереву и зашагали в сторону рощицы. Я помнил о темноте и тишине, фигурировавших в рассказе Грегорио, но ничего не чувствовал. Место не казалось пугающим. Грегорио продирался сквозь кусты, повесив винтовку себе на грудь, я следовал за ним. Потом растения расступились, и мы оказались на поляне. Там ничего не было. Грегорио двинулся через открытое пространство наискось, низко опустив голову; сапоги его вязли в мягкой земле.

Неожиданно он резко остановился. Я подошел к нему. Костяшки сжимающих винтовку пальцев Грегорио побелели, став такими же белыми, как зубы, которые он обнажил в оскале, и, когда он шевельнул носком сапога, я увидел на земле еще что-то белое. Я опустился на колени, и боль сочувствия пронзила меня. В грязи белел треснувший собачий череп. Череп храброго пса.

Мне хотелось сказать что-то, но что ж тут скажешь… Грегорио секунду с каменным выражением лица смотрел на череп, потом пожал плечами.

— Здесь все, — произнес он.

И только. Затем он молча вернулся к лошадям.

X

Постоянный лагерь мы разбили на некотором расстоянии от поляны. Мне не хотелось слишком удаляться от ключевой точки, а Грегорио не желал находиться вблизи места, запомнившегося ему таким ужасным, хотя сейчас там определенно ничего не было. Я методично обыскал все вокруг, рассчитывая обнаружить следы или клочки волос, выдранные шипами, но нашел лишь еще несколько костей, разбросанных по прогалине и совершенно чистых. Падальщики поработали на славу.

Место, выбранное нами для лагеря, выглядело куда мрачнее поляны. Конечно, Грегорио руководствовался удобством и возможностью укрыться от непогоды, а не живописностью уголка, но было здесь какое-то мрачное очарование страшной сказки. Неподвластная времени, тягостная и неменяющаяся атмосфера окутывала скалы и деревья; в воздухе висел запах начавшегося, но не продолжившегося разложения, точно первобытное болото вдруг сковало льдом вечности.

Пятачок шириной в дюжину ярдов огораживал неровный овал скал всевозможных форм и размеров, гигантских глыб и простых булыжников и деревьев, растущих под разными углами между камнями и вокруг них, кривизной своей приспособившихся к недвижимым утесам и согбенных от постоянных ветров. Некоторые деревья росли группами, прижавшись друг к другу стволами, переплетясь ветвями, хотя валуны разделяли их корни; другие раскололись, наткнувшись на узкий каменный выступ, и тогда у двух деревьев были общие корни. Камни поросли скользким мхом и плесенью, землистого цвета ползучие побеги свисали с ветвей деревьев.

Я держал лошадей, а Грегорио полез на скалу и исчез за покачивающейся занавесью вьющихся растений. Вскоре он вернулся, удовлетворенный видом овального пятачка, решив, что он являет собой идеальное место для лагеря. Сюда не проникал ветер, деревья создавали крышу над головой, а главное — меж замшелых камней, обдавая их свежими брызгами, бежал быстрый ручей, исток которого находился где-то неподалеку в горах.