Франкенштейн

– Сейчас ты клянешься не причинять никому вреда, – наконец проговорил я, – но разве ты не совершил злодеяния, которые не позволяют верить твоим словам? Откуда мне знать, что все это не уловка, не притворство, а ты в результате не получишь новые возможности для осуществления своей мести!

– Что бы ты ни думал, скажу одно: если у меня не будет привязанностей, я окончательно превращусь в чудовище. Любовь другого существа устранит причину моих преступлений, и никто обо мне и моей подруге больше ничего не услышит. Мои злодеяния – результат вынужденного одиночества, которое я ненавижу всей душой. Обретя привязанность равного мне мыслящего создания, я стану частью этого мира, звеном в цепи живущих, в которой для меня сейчас нет места.

Я молчал, размышляя о добрых семенах, которые дали всходы в начале его жизненного пути, о том, как все лучшее в нем было уничтожено отвращением и презрением, с которым к нему отнеслись люди. Не забывал я и о его физической мощи и угрозах. Создание, способное месяцами жить в ледяных пещерах и легко уходить от погони по краю неприступной пропасти, обладало сверхчеловеческой силой, и справиться с ним было не по плечу ни одному человеку. Наконец я решил, что ради справедливости, а главное – ради безопасности моих ближних, следует согласиться.

Повернувшись к нему, я сказал:

– Хорошо. Я выполню твое желание, но ты должен поклясться навсегда покинуть Европу, как только получишь женщину, которая разделит с тобой изгнание.

– Клянусь солнцем и сводом небес, – воскликнул он, – клянусь любовью, свившей гнездо в моем сердце, что, исполнив мою просьбу, ты больше никогда меня не увидишь. Возвращайся домой и берись за дело. Я буду пристально следить за ходом работы; и можешь быть уверен – как только все будет готово, я окажусь рядом.

С этими словами он торопливо покинул меня, словно опасался, что я могу спохватиться и передумать. Я видел, как он невероятно быстро спускался с горы; вскоре его громадная неуклюжая фигура затерялась среди волн ледяного моря…

Встреча с монстром и его рассказ заняли почти весь день. Когда он скрылся из виду, солнце уже почти касалось вершин далеких хребтов. Я знал, что мне нужно без промедления спускаться в долину, поскольку вскоре все вокруг поглотит тьма, но на душе у меня было так тяжело, что я едва переставлял ноги.

Поглощенный своими мыслями, я пробирался по опасным горным тропам, то и дело рискуя оступиться или угодить под камнепад. Была уже глубокая ночь, когда я проделал половину пути и решил сделать привал у источника, выбивавшегося из-под скалы.

В просветах рваных облаков время от времени показывались сосны, ветер шумел в их темных кронах. Часть деревьев была повалена недавней лавиной. Суровая и мрачная картина вызвала к жизни бессвязные и мрачные думы. Мне хотелось одного: лишиться чувств и памяти, превратиться в ничто.

Уже светало, когда я добрался до местечка Шамони и сразу же, не давая себе передышки, направился в Женеву. При этом я чувствовал себя так, словно на меня навалилась огромная, как гора, тяжесть и мне приходится постоянно носить ее с собой.

В таком состоянии я вернулся домой. Мой изможденный вид страшно встревожил родных, но я не отвечал на вопросы и был почти не в состоянии говорить. Теперь я твердо знал: надо мной тяготеет проклятие и я не имею ни малейшего права на сочувствие. Мне казалось, что уже никогда я не смогу быть искренним с отцом и Элизой.

Но и теперь я любил их больше жизни. И ради их спасения был готов снова окунуться в ненавистную мне работу. Все остальное отступило, словно покрывшись туманом. Я видел перед собой только одну цель.

2

Но проходили день за днем, неделя за неделей, а я все не мог набраться мужества и взяться за работу. Меня пугала возможность мести разочарованного монстра, но я не мог преодолеть отвращение к тому, что он мне навязал. К тому же мне стало ясно, что я не смогу создать ему подругу, не посвятив несколько месяцев исследованиям и изысканиям. До меня дошел слух об открытиях, сделанных одним английским ученым, – они могли иметь огромное значение для начатого мною дела, и я уже раздумывал о том, как уговорить отца позволить мне ненадолго отправиться в Англию.

Невероятно трудно было заставить себя сделать первый шаг. Я пользовался любым предлогом, чтобы отложить разговор с отцом, да и сама срочность дела казалась мне все более сомнительной. Кое-что изменилось во мне самом: я окреп и пребывал в ровном расположении духа, по крайней мере тогда, когда не думал о данном монстру обещании. Отец с радостью следил за этими переменами и готов был сделать все, чтобы у меня опять появился интерес к жизни.

Однако временами тоска вновь накатывала на меня, и тогда мир вокруг тускнел. В такие минуты я снова искал одиночества и целые дни напролет проводил в лодке на озере, молчаливо следя за движением облаков и слушая плеск волн. Но свежий ветер и яркое солнце возвращали мне уверенность в себе и душевный покой.

Как-то раз, когда я вернулся с прогулки по озеру, отец отозвал меня в сторону: