Безотлагательным делом воскресенья, с которым столкнулся президент после субботней инаугурации, стало вскрытие нарыва загнивающей банковской системы. Каким образом ему удалось преуспеть в этом вопросе, остается неразгаданной тайной. Президент Гувер в последние дни правления самонадеянно призывал Рузвельта восстановить доверие, отбросив большую часть своих предвыборных обещаний. В действительности система прилагала все возможные усилия к восстановлению, однако ей требовалась законодательная поддержка. Чрезвычайный закон о банках, подоспевший своевременно, стал толчком к возрождению. Его провели в Палате и Сенате в течение одного дня, даже без печатной копии, и он был предоставлен на подпись в Белый дом тем же вечером. Деморализация оппозиционной Республиканской партии была выражена лидером меньшинства в Палате представителей, который пояснил их молчаливое согласие, сказав следующее: «Дом догорает дотла и президент Соединенных Штатов заявляет, что это лучший способ погасить пожар». В Конгрессе того времени витал дух товарищества, которое нашло отклик во время Лондонского блица через восемь лет. Людям вряд ли нравились неудобства, связанные с невозможностью получить наличные деньги. Это, в том числе, коснулось и Элеоноры Рузвельт, которая понятия не имела, как им оплатить счет в отеле «Мэйфлауер», куда их поселили накануне их переезда в Белый дом. В такой атмосфере любые жесты, вселяющие уверенность, в которых Рузвельту не было равных, имели нужный отклик.
Сочетание улыбки Рузвельта, объявления «банковских каникул» на неделю [49] и чрезвычайного закона о банках вернули доверие к системе, и когда после выходных вынужденные «банковские каникулы» завершилась, большинство банков, признанных «здоровыми», открылись и возобновили свою работу. Процессу способствовали первые широкомасштабные пресс-конференции, проведенные Рузвельтом восьмого марта, и первое радиовыступление из цикла «Беседы у камина», которое состоялось четырнадцатого марта. Возможно, за кулисами этих выступлений скрывалось лицемерие, но на авансцене лейтмотивом новой администрации были открытость и демонстрация неисчерпаемой уверенности в своих силах.
За этими событиями последовали невиданный прежде всплеск законодательной активности и создание новых агентств и программ. Первым был создан Гражданский корпус охраны окружающей среды, закон о котором был принят Конгрессом тридцать первого марта. [50] Задачей корпуса являлось трудоустроить безработную молодежь и с ее помощью произвести очистку лесов и национальных парков. Члены корпуса размещались в специальных лагерях и получали один доллар за свою работу. Руководство корпусом осуществлялось армией, от чего формулировка «Гражданский» в названии звучала несколько иронично. Левые при этом обвиняли корпус в излишней милитаризации. Так, Норман Томас, неоднократный выдвиженец в кандидаты на пост президента США от Социалистической партии (в 1932-м он набрал 884 тыс. голосов), к которому Рузвельт, тем не менее, испытывал немалое уважение, полагал, что Корпус по структуре и форме управления походит больше на фашистский, чем на социалистический. Как бы там ни было, а к июню в Корпус было зачислено четверть миллиона молодых людей, и эта программа, в отличие от некоторых других ранних предприятий в рамках «нового курса», продержалась до 1942 года, когда «благодаря» войне в стране не осталось безработных. Программа такого рода вызвала полную поддержку Рузвельта. Он придавал большое значение приведению в порядок территории, даже такой необъятной, как Соединенные Штаты, и, кроме того, он не любил когда люди сидели без дела.