Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями)

На самом деле под личиной умиротворенного Рузвельта скрывался все тот же суровый политический боец, не любивший газетчиков, придирчивых конгрессменов и консервативных критиков. Он не мог не заметить, что аплодисменты, которые то и дело сопровождали его речь, когда он говорил о войне, стали убывать, едва он перешел в конце к внутренним проблемам. Отношения с конгрессом, по всей видимости, будут представлять для него немалую проблему минимум до следующих выборов.

Примерно в это время Рузвельт приметил в «ПМ» поэму Говарда Дица о Клэр Бут Люс, супруге издателя Генри Люса. Эта писательница-драматург, красавица, вновь избранный член палаты представителей от штата Коннектикут — недавний критик администрации за ведение ею «дряблой войны».

О прекрасная Люс. О красотка Клер!
Ты помнишь — было время:
Воздев вверх свои ручки с ногтями, покрытыми лаком,
Ты говорила: «Мы воюем дрябло».

И, пока решалась судьба голосования,
Ты демонстрировала все трюки, на какие способна.
Ты была бесконечно храброй и дерзкой,
Но была ли ты, черт возьми, ясновидящей?!

Время движется вперед...

Стихи продолжались в том же духе — шесть строф, — напоминая о мужественных поступках Эйзенхауэра и других военачальников в далеко не дряблой теперь войне. Они были несколько грубоваты, но Рузвельту это понравилось. Он уже давно не поддерживал контактов с Генри Люсом; лишь недавно попросил Веллеса выразить официальный протест Люсу в связи с публикацией в «Тайм», «Лайф» и «Форчун» статей, которые «наносят вред политике добрососедства с Латинской Америкой или имеют тенденцию сеять раскол среди Объединенных Наций...».

«Не можешь ли ты найти новичка конгрессмена, поддерживающего нас, — писал Рузвельт Маккормику, поместив в конверт стихи, — который дождался бы первого выступления Клер и затем процитировал эту поэму?» Однако в палате представителей не нашлось ни одного бойца, который откликнулся бы на призыв Верховного главнокомандующего совершить такой негалантный поступок.

Через два дня после обращения к конгрессу президент отбыл в Касабланку.

ШАХМАТНАЯ ДОСКА СТРАТЕГИИ

«Страны „Оси“ понимают, что они должны были выиграть войну в 1942 году или постепенно потерять все, — отмечал президент в своем послании конгрессу от 7 января. — Мне не нужно доказывать вам, что наш противник не победил в 1942 году». Это лишь фрагмент речи Рузвельта, намекающий на благоприятные военные перспективы союзников, но пресса в 1943 году не была столь сдержанной. В ней утверждалось, что «Ось» близка к краху. Теперь это вопрос времени — Гитлер повержен.

Фортуна отвернулась от нацистов драматично и неотвратимо. Еще в октябре 1942 года гитлеровская Германия считалась военным колоссом. На востоке ее войска удерживали две необъятные части советской территории, названные рейхскомиссариатом Остланд и рейхскомиссариатом Украина. Далее на юго-восток немецкие горные егеря установили флаг со свастикой на вершине горы Эльбрус, высочайшей вершине Кавказских гор. Они захватили нефтяные месторождения Майкопа и приготовились к продвижению на побережье Каспийского моря. На севере оккупирована Норвегия, Швеция изолирована; нацисты вместе с союзной Финляндией все еще терзали в северных морях конвои, направлявшиеся в Россию. На западе Гитлер владел Северной Францией и даже островами в Ла-Манше. Его подводные лодки и корабли-рейдеры добились внушительных успехов в Атлантике. На юге Средиземное море стало фактически морем «Оси», а Балканы помещены в жесткие германо-итальянские тиски; не поддавались контролю только партизаны, которых Берлин считал просто бандитами. Войска Роммеля ожидали приказа наступать на Александрию. На этом этапе Гитлер в самом деле мог соблазниться упоительной идеей прорваться через Иран или Египет — либо через обе страны сразу — к Индии на соединение с Японией.

Затем все рухнуло. За четыре роковые недели — от контрнаступления Монтгомери в последние дни октября и успешной высадки союзников в Северной Африке до «сталинградского котла» в конце ноября, когда войска Красной армии, ударив во фланги противника, соединились в излучине Дона, в 40 милях к западу, — стратегия Гитлера, казалось, потерпела крах. Его фанатичное упрямство лишь осложняло обстановку.

— Я не уйду с Волги! — неистовствовал фюрер в своем штабе.