Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями)

Даже после этого подтверждения приверженности первоначальному плану Черчилль продолжал обращаться за поддержкой своих идей к Рузвельту и отдельно к Гопкинсу, который выздоравливал в своем джорджтаунском доме. Американцы оставались непреклонными еще и потому, что располагали информацией Эйзенхауэра о готовности англичан уступить решительному нажиму. Угрожая, что правительство его величества откажется от возражений против «Анвила» лишь при условии официального протеста американцев, Черчилль в конце концов согласился на эту операцию. Во время ее проведения он наведался в Средиземноморье и не мог не взойти на борт британского эсминца, чтобы понаблюдать, как войска приближаются на десантных судах к месту высадки в заливе Сент-Тропе. Согласившись на операцию «Анвил» «из вежливости», он, тем не менее, не изменил своего мнения об этой операции, даже после того, как американские и французские дивизии генерала Александера М. Пэтча высадились 15 августа на побережье, преодолев слабую оборону. Взаимодействуя с французским движением Сопротивления, они так быстро продвинулись на север, что через месяц после высадки на юге операции «Анвил» и «Оверлорд» соединились. Через несколько лет премьер-министр продолжал сетовать на то, что войскам союзников в Италии отказано в шансе нанести поражение немцам и войти в Вену раньше русских «со всеми вытекающими отсюда последствиями». Рузвельт и его стратеги считали, что их правота полностью доказана успехом операции «Анвил» — успехом тем более приятным, что в нем сомневались британские соратники.

Точно так же, как высадка войск союзников осенью 1942 года в Африке вовлекла Рузвельта в ряд конфликтов в Средиземноморье, десантирование их сил по настоянию президента во Франции вызвало политические проблемы, требующие немедленного и последовательного решения. Наиболее заметная из них — проблема Шарля де Голля.

Отношения Рузвельта с де Голлем и его Комитетом национального освобождения едва ли изменились с тех пор, как годом с половиной ранее произошла их неудачная встреча в Касабланке. Президент снова и снова подтверждал, что не возьмет на себя обязательства перед голлистами, которые поставят под угрозу свободу выбора французов в решении своей судьбы после освобождения. Де Голль, уверенный, что выражает волю французов к независимости, добивался до освобождения страны такого статуса, при котором ни его враги во Франции, ни его вынужденные друзья за рубежом не могли бы оспорить ту роль, которую он хотел играть. Явная личная неприязнь все еще осложняла отношения между ним и Рузвельтом. Каждый считал себя примадонной, добивающейся личного влияния и внимания публики.

Ледяная неприступность де Голля, сила сама по себе, действовала как своеобразный ледник, который утюжил противников, способных сопротивляться. В последний день 1943 года Рузвельт жаловался Черчиллю, что «де Голль и его комитет произвели решительный рывок посредством „процесса инфильтрации“, другими Словами, делали малые шаги то в одном, то в другом направлении». Постепенно генерал лишил влияния протеже Рузвельта — Жиро, сначала устранив его от реальной политической власти, затем выведя из комитета и, наконец, сняв с должности главнокомандующего вооруженными силами. Все это де Голлю удалось сделать без серьезных конфликтов с президентом. Рузвельт нашел способы выразить свое недовольство. Когда президент передавал французам эсминец сопровождения на вашингтонских верфях ВМС с выражением многочисленных пожеланий в адрес франко-американской дружбы и всего такого, он преднамеренно вручил подарок французскому флоту, не упоминая ни де Голля, ни Национальный комитет, ни даже французское правительство. Перед лицом угроз из Алжира отвергнуть планы союзников ввести в обращение свои деньги во время вторжения во Францию Рузвельт лично занялся проектом оккупационных денег. Он возражал против нанесения на банкноты слов «Французская Республика» и выразил пожелание напечатать на них в середине цветное изображение французского флага, а по сторонам — американского и британского флагов. Де Голль сердито принял проект, назвав его «фальшивыми деньгами».

В этот период ничто не могло привести Рузвельта в возбуждение так легко, как упоминание имени де Голля. Когда Эйзенхауэр вежливо доложил, что по информации, полученной им от агентурной разведки и бежавших военнопленных, во Франции сохранились лишь две политические группировки, вишисты и голлисты, Рузвельт сказал Маршаллу, что Эйзенхауэр, «очевидно, верит глупым газетным историям о моем антиголлизме и т. д. и т. п. Все это, разумеется, полнейший вздор. Я хотел бы сделать де Голля президентом, императором, королем или кем-нибудь еще, если эта акция не встретит сопротивления самих французов». Он рассказал, что «ему случилось услышать историю» о мэре небольшого французского городка на оккупированной территории, который долго и прекрасно справлялся со своими обязанностями, но комитет уже запланировал заменить его бездарным политиком, вероятно жуликом.