Впечатляющие успехи позволили участникам конференции обсудить некоторые старые проблемы в непринужденной атмосфере. Средиземноморье больше не рождало споров. Американцы согласились оставить свои войска в Италии, пока немцы там не разгромлены или не выдворены оттуда. Черчилль говорил теперь более раскованно о Вене как главной цели наступления после нанесения немцам «удара под дых в Адриатике», а американские штабисты относились менее настороженно к десантной операции на полуострове Истрия и даже соглашались предоставить генералу Вильсону на этот случай десантные суда.
Резкие перемены произошли в тихоокеанской стратегии. Безвозвратно ушли дни, когда приходилось экономить на десантных операциях против японцев, — англичане готовы сыграть свою роль в боевых действиях на Тихоокеанском театре войны в полной мере. Япония, говорил Черчилль на пленарном заседании, — такой же заклятый враг Британской империи, как и Соединенных Штатов. Он предложил подключить главные силы британского флота к основным операциям в центральной части Тихого океана, проводимым под американским командованием. По желанию Макартура ему будет предоставлен контингент британских войск. Премьер предлагал также использовать Королевские ВВС. Зная, что Кинг и другие относятся прохладно к его идее, он выступил с ней в присутствии Рузвельта. Есть ли у президента собственные соображения относительно использования британского флота в крупных операциях против Японии?
— Хотелось бы, — произнес Рузвельт уклончиво, — воспользоваться помощью британского флота в любое возможное время и в любом месте.
Кинг заявил, что этот вопрос изучается.
— Внесено предложение об использовании британского флота, — упорствовал Черчилль. — Оно принимается?
— Да, — ответил президент.
— Согласны ли вы с участием британских ВВС в крупных операциях? — спросил Маршалл.
Не так давно, сказал он, «мы отчаянно нуждались в самолетах — теперь они у нас в избытке».
Очевидно, англичанам было нелегко прорваться в тихоокеанский заповедник США. Но планы в этом регионе все еще зависели во многом от военных успехов в Европе. Во время встречи в Квебеке начальники штабов сторон с учетом данных разведки возлагали большие надежды на то, что немцы сдадутся в течение двенадцати недель. Хотя президент не разделял их оптимизма, казалось, пришло время достичь окончательного соглашения об оккупационных зонах. Продолжительное время Рузвельт возражал против первоначальных планов, предусматривавших оккупацию англичанами Северо-Западной Германии и Бенилюкса, а американцами — Южной Германии, Австрии и Франции.
— Я совершенно не готов выполнять полицейские функции во Франции! — восклицал он.
Теперь, в Квебеке, президент передумал и одобрил первоначальный план, отчасти из-за того, что англичане согласились на американский контроль Бремена и его порта — Бремерхафена в целях снабжения американских оккупационных войск.
Долговременная политика в Германии — проблема посложнее. Несколько недель Моргентау, Халл и Стимсон обсуждали вопрос об обращении с Германией после ее капитуляции. Стимсон хотел наказания нацистских лидеров, уничтожения немецкой армии и по возможности раздела Германии на северную и южную часть, интернационализации Рура. Однако не желал уничтожения сырьевой базы и индустриального комплекса страны, необходимых для возрождения Европы. Моргентау выражал жгучее желание измельчить и раздробить Германию, разобрать и вывезти все заводы и оборудование, примыкавшее к шахтам, в промышленных зонах страны, взять под контроль союзников образование и печать. Халл временами склонялся к карательной политике, временами — к мягким мерам, но всегда подчеркивал важную роль Государственного департамента во всех планах. Рузвельт временами высказывался жестко — писал Стимсону, что немцев следует кормить некоторое время из армейских полевых кухонь, — но в подходе к политическим проблемам колебался между противоречивыми мнениями своих советников. Главный ориентир для него — немцы как народ несут ответственность за беззаконие, и им следует преподать урок.
Вызвав Моргентау в Квебек, Рузвельт попросил его представить свои предложения по Германии. Пока министр говорил, Рузвельт видел и слышал «недовольное бормотание и недобрые взгляды» со стороны премьер-министра. Черчилль редко бывал таким раздраженным и язвительным, вспоминал Моргентау, чем в тот момент, когда, плюхнувшись в кресло, дал волю потоку насмешливых и саркастических замечаний. Премьер говорил, что для него принять план министерства финансов — все равно что быть прикованным к мертвому немцу. Президент сидел рядом почти не высказываясь. На следующий день, когда премьер был настроен более миролюбиво, — возможно, потому, что добивался от Моргентау содействия в вопросе поставок по ленд-лизу, или даже потому, что его убедили в экономических выгодах Великобритании от деиндустриализации Германии, — он продиктовал заявление, которое они обговорили с Рузвельтом. Документ в значительной степени совпадал со взглядами Моргентау.