Франклин Рузвельт. Человек и политик

Рузвельт, подобно другим политикам, удивлялся смене поведения русских в этой короткой серии встреч. Но с такими же мистифицирующими переменами сталкивались прежде Гарриман и Иден. Делались предположения, что Сталин сам по себе настроен дружелюбно, но занимает жесткую позицию в присутствии членов Политбюро или во время их информирования о переговорах. Возможно, все обстояло проще: во время визита Черчилля в Кремль поступали тревожные сообщения с фронта, особенно из Сталинграда.

И все же Сталин фигура глубоко неоднозначная. Даже осуждая американцев и англичан за недостаточную помощь, он, должно быть, оценивал стратегический аспект взятия на себя Советами основного бремени боев на суше в 1942 году, потому что никогда не терял из виду долговременные, послевоенные решения. Если англичане и американцы медлят с возвращением в Европу, где будут стоять армии союзников после разгрома Германии?

АЗИЯ, В-ТРЕТЬИХ

Все непосредственные решения, рождавшиеся в бурлящем котле мировых кризисов и конфликтов, все импровизации и целесообразные действия оказывали долговременное влияние. Несомненно, Гопкинс выражал многое из того, что чувствовал сам президент, когда писал Винанту после отъезда Молотова из Вашингтона в июне: «Мы никак не сможем организовать вместе с англичанами мир, не привлекая русских в качестве равноправных партнеров. К этому делу, если все наладится с Чан Кайши, я подключил бы и Китай. Время „бремени белого человека“ ушло. Огромные массы людей попросту не намерены терпеть это, – клянусь, я не понимаю, почему они должны терпеть…» Но Советы едва ли чувствовали бы себя равноправными партнерами, если бы, понеся неравную долю потерь среди Объединенных Наций, не получили дополнительной доли послевоенных компенсаций. Так же дело обстояло с китайцами и индийцами.

Пока Черчилль охлаждал в Москве горячие надежды на второй фронт, его политический курс в Азии подвергался суровому испытанию. Неудача миссии Крипса спровоцировала кризис в партии «Индийский национальный конгресс». Ганди и другие воинственные политики призывали к гражданскому неповиновению. Неру мучила дилемма: он ненавидел фашизм, поддерживал идею создания Объединенных Наций, восхищался борьбой русских и китайцев против агрессоров; искренне верил, что победа Объединенных Наций необходима для освобождения Индии; но он же не доверял англичанам и стремился держаться поодаль от своего вождя Ганди и других националистов по мере продвижения Индии к независимости. На встрече руководства «Индийского национального конгресса» в конце апреля Неру поддержал выдвинутую по инициативе Ганди резолюцию, призывавшую, чтобы земля горела под ногами японских оккупантов, однако он и не поддерживал и не противостоял военным усилиям Англии. «Долой из Индии!» – требовал Ганди от англичан. Вскоре под этим лозунгом объединились тысячи людей.

В начале лета, в пик эмоционального подъема, Ганди обратился к Рузвельту с посланием. «Дорогой друг, – так оно начиналось, – я дважды упустил возможность посетить вашу великую страну. Мне выпала привилегия иметь в ней многочисленных друзей, которых я знаю и с которыми не знаком… Я много почерпнул из произведений Торо и Эмерсона. Упоминаю об этом, только чтобы вы знали, насколько я привязан к вашей стране». Он продолжал писать в том же духе о Великобритании. Его обращение о безоговорочном прекращении британского правления продиктовано, по словам Ганди, добрыми намерениями.

«Моя личная позиция ясна. Я ненавижу войны. Поэтому, если бы я мог убедить своих соотечественников, они внесли бы наиболее эффективный и решительный вклад в пользу почетного мира. Но мне известно, что не все искренне верят в ненасилие». Поэтому он предложил: если союзники сочтут это необходимым, пусть содержат за свой счет войска в Индии, но не для поддержания внутреннего порядка, а для предотвращения японской агрессии и для защиты Китая. Затем Индия должна стать свободной, как Америка и Великобритания. Только полное принятие его предложения обеспечит делу союзников прочную основу.

«Осмелюсь полагать, что декларация союзников о том, что они сражаются за мир, безопасный для свободы индивида, и демократию, звучит неискренне, пока Индия и в данном случае также Африка эксплуатируются Великобританией, а Америка имеет свою собственную проблему с неграми. Но чтобы не усложнять дело, я связываю свое предложение только с Индией. Индия станет свободной – за ней получат свободу и все остальные, если это не произойдет одновременно…»