Франклин Рузвельт. Человек и политик

Лилиентал считал, что в Вашингтоне преобладала атмосфера пораженчества – отнюдь не военного поражения, но краха тех целей, ради которых, как утверждалось, американцы сражались на фронтах. Он ощущал смятение духа, образование в центре вакуума, который заполняли реакционные настроения, тревога, цинизм. Его беспокойство усилилось, когда он зашел в середине декабря к президенту, чтобы обсудить предложения о посылке Хромой Утки – сенатора Норриса в долину Теннесси, Арканзаса, другие долины рек для оценки существующей там ситуации и доклада главе государства. Лилиентал предложил, чтобы Норрис доложил и о возможной роли Администрации долины Теннесси (АДТ) за рубежом, где проявляли большой интерес к эксперименту Рузвельта.

Президент был уклончив. Нет, сказал он, лучше зарубежные дела оставить в покое. На другой вечер представитель Национальной ассоциации производителей (НАП) заявил, что администрация подумывает о реализации проектов АДТ на Дунае. Лилиентал не стал дискутировать. Он покинул Белый дом с тяжелым сердцем. Ему говорили, что президент интересуется только достижением победы в войне. Увы, это правда. Лишь одно выступление в НАП – и этот человек отступил от фундаментальной предпосылки о заинтересованности Америки в благосостоянии остального мира.

Лилиентал отлучился, чтобы оставить Рузвельта наедине с Норрисом на время ленча; потом вернулся. Ему показалось, что он видит другого человека. Рузвельт говорил Норрису, что ждет от него доклада о проекте долины Теннесси и его значении для будущего Америки и других стран. Лилиентал воодушевился, – он признался, что покинул кабинет президента обескураженным. Когда Рузвельт откинулся в кресле, он выглядел таким, каким Лилиентал помнил его: в прошлом он активно воевал с врагами и обычно побеждал. У него, подумал Лилиентал, самое прекрасное в мире лицо воителя.

– Я намерен дать отпор. Не собираюсь пассивно наблюдать за происходящим. – Рузвельт крепко сжал челюсти.

Лилиентал несколько нервничал, зная, что за дверью кабинета Лихи и Маршалл ожидают приглашения войти.

– Я действительно собираюсь сказать кое-что на следующей сессии конгрессу. – Он имел в виду речь с изложением программы, которая заставит задуматься конгрессменов и страну в целом. – А эти парни на Гвадалканале и в Африке – осмелится ли этот состав конгресса сказать им, что они вернутся в страну, чтобы столкнуться с необходимостью поисков работы, с тревогой за то, чего нельзя предотвратить, например несчастный случай, болезнь и все такое. У конгрессменов будет возможность обсудить это, размежеваться в позициях по этой проблеме.

Президент перечислял пункт за пунктом тезисы своего выступления, улыбаясь или подмигивая. Лилиентал обменялся с ним рукопожатием с намерением уйти, но президент, возбужденный, продолжал говорить. Воодушевление шефа передалось Лилиенталу, – он порывался высказать наболевшее, но никак не мог найти удобный момент, а мысль его заключалась в том, что, когда президент занимает наступательную позицию, народ его поддерживает.

Наступило время Рождества, сопровождавшееся вечеринками в Гайд-Парке для солдат, охранявших дом Верховного главнокомандующего. На само Рождество президент и первая леди вернулись в Вашингтон. Накануне Нового года они собрались в кругу близких друзей, и, как обычно, глава государства произнес тост в честь Соединенных Штатов Америки. Все выпили под этот тост. Президент в свою очередь выпил за жену, помогающую ему справляться со своими обязанностями. По предложению Рузвельта подняли бокалы за друзей и родственников в разных частях света. Затем президент предложил тост за Объединенные Нации.

Часть третья СТРАТЕГИЯ

Глава 10 КАСАБЛАНКА

– Я намерен дать отпор! – восклицал президент в присутствии Дэвида Лилиентала. – Я действительно собираюсь высказать кое-что на следующей сессии конгресса.

Однако с приближением времени обращения к конгрессу он принял более примирительную позицию, отчасти потому, что опросы общественного мнения указывали на склонность американцев поддерживать сотрудничество между исполнительной властью и конгрессом. Президент понимал, что 1943 год станет своего рода переходным годом. Это уже не время отчаянных оборонительных усилий, чем характеризовался 1942 год, но нельзя и рассчитывать, что 1943-й станет годом всеобщего наступления на врага, тем более годом победы. Президент считал, что наступило время обсудить послевоенные надежды и политику, однако не забывал и о том, что выборы в ноябре поставили его перед лицом самой мощной оппозиции республиканцев-демократов южных штатов, которая когда-либо ему противостояла.

Встреченный 7 ноября 1943 года двухминутными аплодисментами на пути к трибуне, президент произнес длинную речь, рассчитанную на учет возражений всех оттенков. Он говорил уверенным тоном:

– Изнурительный период наших оборонительных усилий на Тихоокеанском театре войны подходит к концу. Теперь нашей целью является навязывание боев японцам. В прошлом году мы их остановили. В этом году мы намерены наступать.