Франклин Рузвельт. Человек и политик

Встреча существенно не изменила отношение общественности к рузвельтовской программе помощи Англии. Это отношение оставалось неизменным большую часть 1941 года. На вопрос, заданный в мае: «По вашему личному мнению, президент Рузвельт зашел слишком далеко в своей помощи Англии?» – только четверть опрошенных ответила: «Слишком далеко», другая четверть считала, что «недостаточно», и половина ответила: «Зашел настолько, насколько надо». Эта ситуация продержалась с поразительной стабильностью до конца осени. Очевидно, президент двигался шаг за шагом в соответствии с настроениями общественного мнения. Судя по опросам, он действовал как подлинный представитель народа. Большинство населения одобряло его политику, а с обоих политических флангов он имел равное число критиков. Когда президент стал проводить политику помощи «ради избежания войны», он приобрел поддержку большинства населения.

Оставался тревожный вопрос: должен ли президент в связи с критической обстановкой за рубежом скорее опережать общественное мнение, чем служить его представителем; быть скорее катализатором или даже вершителем перемен, чем их созерцателем; скорее создавать и эксплуатировать общественное мнение, чем отражать и выражать его?

Этот вопрос постоянно поднимал Стимсон. Когда Рузвельт позвонил ему рано утром по телефону, чтобы сообщить хорошую новость – итоги очередного опроса общественного мнения Институтом Гэллапа имеют тенденцию быть более благоприятными, чем ожидали организаторы, – Стимсон напомнил президенту, что все эти опросы страдают отсутствием важного фактора, который президент, кажется, склонен игнорировать: «власть руководит сама собой». Рузвельт не стал спорить с этим, но пожаловался на неважное самочувствие.

В конце концов, американские стратеги нуждались в твердом и решительном руководстве, а не в символах и внешней представительности. В начале июля президент попросил Стимсона выяснить вместе с Ноксом и Гопкинсом общие потребности в продукции военного производства для «разгрома потенциальных противников». Десять недель помощники президента по обороне бились над этим вопросом и затем капитулировали. Все завязано на предпосылках, от которых следует отталкиваться, писал шефу Стимсон: будут ли Соединенные Штаты немедленно вовлечены во всеобщую войну против Германии или намерены продолжать свою политику помощи оружием, транспортными средствами и боевыми кораблями странам, воюющим против «Оси». Армия, флот и ВВС едины в предпочтении войны против Германии, продолжал Стимсон, но требуются четкие установки на этот счет со стороны президента.

Неопределенность в отношении войны отражалась на всем личном составе армии. Репортер «Нэйшн» провел десять дней августа на площади Таймс, наблюдая за строевыми занятиями. Он опросил три сотни кадровых военных, новобранцев и национальных гвардейцев – оживленных, дерзких, уверенных, что побьют немцев и японцев. Но в то же время все они, кроме кадровых военных, ненавидели армию, Рузвельта, генерала Маршалла и негров почти в одинаковой степени. Лишь немногие отдавали себе отчет, для чего служат в армии и зачем вообще нужна армия. Некоторые военнослужащие принадлежали к сторонникам комитета «Америка прежде всего», но почти не имели подозрений, что главнокомандующий пытается вовлечь страну в войну, – видимо, просто не знали, что сказать. Эти солдаты не критиковали, но и не поддерживали внешнюю политику Рузвельта, – им просто не было до него дела.

В их позиции прослеживалась своя логика: они воспринимали помощь Англии как политику, направленную на уклонение от войны; но если страна не готовится к войне с Германией, «для чего нужна эта армия».

ВЕТРЫ И ВОЛНЫ ПРОТИВОБОРСТВА

Президент пообещал Черчиллю в Арджентии, что использует жесткие выражения для послания в Токио. Премьер-министр опасался, что Государственный департамент выхолостит их, и был прав. Халл и его помощники не желали, чтобы строгое предупреждение спровоцировало экстремистское крыло в Японии на враждебные действия. К тому времени, когда послание было составлено, оно приобрело характер дежурного предупреждения. Президент не сопротивлялся такой трансформации документа. Рузвельт решил, что лучше сделать предупреждение во время личной встречи с Номурой. В воскресный полдень 17 августа 1941 года посол Японии прибыл в Белый дом.