Франклин Рузвельт. Уинстон Черчилль

До этого времени молодого государственного деятеля интересовали исключительно вопросы внутренней политики; военные и внешнеполитические проблемы касались его только с одной стороны — если они мешали проведению политики реформ. Саврола также критически относился к военным; в Лаурании войны проводились всегда с одной целью — они должны были отвлечь внимание народа от внутренних трудностей. Подобные доводы приводил молодой парламентарий и в Вестминстере, исходя из политики фискальной экономичности, в дискуссии по поводу военных расходов, предложенных мистером Бродриком; в апреле 1908 года Черчилль очень бурно отреагировал на предложение военного министра лорда Холдейна, выступившего с инициативой организовать на континенте экспедиционный военный корпус; Черчилль высказал свое отрицательное мнение в меморандуме на 14 страницах, смысл которого сводился к тому, что «ни одна нация не решится на такое опасное и провоцирующее мероприятие». К неудовольствию консерваторов и либералов, настроенных проимпериалистически, Черчилль дважды — в 1906 и 1909 годах — по приглашению кайзера Вильгельма II представлял Англию на военных маневрах в Германии в качестве именитого гостя. Позднее Черчилль не присоединился к общему осуждению Гогенцоллернов, не заметил в международной обстановке ничего, что подтверждало бы распространенное повсюду мнение о существовании «немецкой опасности». «Германия, — писал он в 1908 году в разгар яростных споров вокруг политики реформ, обращаясь к Асквиту, — готова не только к войне, но и к миру. Мы же не готовы ни к чему, кроме как к распрям в парламенте». Будучи еще министром торговли и занимаясь проектами социальных реформ, он отклонил предложенное морским министром Мак-Кенной довооружение морского флота и его доклад, содержавший «пугающие данные» о возрастающих темпах строительства в Германии. 17 июля 1905 года он заявил в Эдинбурге, что «между Великобританией и Германией ни в чем нет противоречий. Между ними нет предмета спора ни в чем; не существует также пространства, которое стало бы предметом спора между нами».

Есть доля иронии в том, что эти высказывания Черчилля вызвали не только жесточайшую критику со стороны консерваторов, но и после окончания первой мировой войны использовались британскими антисемитами. В действительности в обеих странах была определенная часть постоянно проживающего еврейского населения, что, без сомнения, способствовало установлению более тесных связей между обеими странами. Положительное отношение Черчилля к Германии этого периода также во многом объяснялось наличием в этой стране его еврейских друзей и близких знакомых, среди которых нужно прежде всего назвать сэра Эрнеста Кассела, друга Баллина. На такое независимое от общей линии мнение Черчилля могло повлиять как его сотрудничество с Ллойд Джорджем, так и с левыми либералами-реформаторами, которые видели в Германии времен кайзера Вильгельма много положительных, достойных подражания моментов. Осуждаемый многими зарождающийся германский империализм, который, несмотря ни на что, связывался в сознании Черчилля с привлекавшим его понятием ответных военных действий, не вызывал у него такого отрицания и осуждения, как у других просвещенных умов. Во всяком случае, в первые восемь-девять лет его политической деятельности он был убежден в необходимости и полезности добрососедских отношений с Германией, хотя Франция того времени в большей степени заслуживала симпатию и восхищение.

С 1911 года его ориентация неожиданно изменилась. После агадирского кризиса Англия впервые за долгое время ощутила близость угрозы войны; тогда сам Ллойд Джордж, уважаемый наставник Черчилля, направил Германии из резиденции лондонского лорд-мэра 21 июля послание с выражением озабоченности, которое заставило Черчилля по-новому взглянуть на явно ухудшавшуюся ситуацию. Еще будучи министром внутренних дел, он неожиданно стал усиливать охрану военно-морских складов, которые могли быть доступны «немецким агентам», и в августе он представил кабинету записку, в которой излагал свою точку зрения на возможный ход немецко-французской войны, в возникновении которой он был почти уверен. Он был убежден, что Англия не должна оставить французов один на один с агрессором. Став в октябре этого же года морским министром, он получил новые полномочия и новое поле деятельности, на котором он чувствовал себя не столь уверенно. Его новое положение усложнялось собственным характером, который не позволял ему останавливаться на полпути, он привык подходить к любой поставленной перед ним задаче ответственно, отдавая ей все свои силы; по его собственному признанию, получив в свое распоряжение адмиралтейство, он «не мог думать ни о чем, кроме приближающейся войны».