Франклин Рузвельт

Это было и так, и не так. Природу он действительно любил. Позже, студентом, он писал матери, что обязательно приедет домой в ближайшие дни, «прежде чем деревья станут голыми»^{46}. С малых лет он прекрасно разбирался в породах деревьев, знал, для чего используется каждая, как быстро растут разные виды растений, что им более полезно — тень или солнечный свет. Он очень любил поездки с отцом в дикие лесные глубины, но предпочитал «окультуренную» природу, пейзаж, возникший в результате целенаправленной деятельности.

Ему очень нравилось наблюдать за животными, особенно за лошадьми, в первую очередь за собственным пони. Франк очень любил пение птиц. Он быстро научился различать голоса болотного крапивника, выпи, черного дрозда. А через много лет, уже будучи президентом, с чувством гордости рассказывал, что без всякого труда моментально улавливал интонации двадцати двух видов птиц.

Но всё это внимание с юных лет было теснейшим образом связано с воспитанным родителями чувством собственника, хозяина, которому и земля, и все растущее на ней, и животные по праву принадлежат. Именно поэтому они заслуживали внимания, заботы.

Ребенок получал огромное удовольствие, катаясь на пони по кличке Дэбби, которого он считал своим другом, но в то же время личной собственностью, на которую больше никто не мог претендовать. Отец несколько раз говорил Франку, чтобы он не ездил на своем пони слишком долго и быстро — надо внимательно следить, чтобы собственность не пришла в негодность.

Собственность и труд неотделимы — такова была нехитрая и в то же время мудрая протестантская мораль, которую с раннего детства внушали родители Франку. Раз пони ему принадлежит, значит, за лошадкой надо тщательно ухаживать, мыть, чистить и убирать. Сперва это было неприятно, затем вошло в привычку. Через много лет Франклин признавался, что это была безумно тяжелая работа, но ему никто не помогал, и он отлично усвоил, что забота о пони — это только его обязанность и он должен ее исполнять, несмотря ни на что.

* * *

Будущий американский президент с юных лет испытывал глубокое почтение к памяти своих голландских предков и даже посвятил им студенческую работу под названием «Рузвельты в Нью-Амстердаме». Научной ценности она не представляла, но эмоциональные акценты говорили сами за себя. Франклин писал: «Некоторые нынешние голландские семьи в Нью-Йорке не имеют ничего голландского, кроме этого названия. Их немного, у них нет прогрессизма и подлинно демократического духа. Причина же того, что Рузвельты сохранили свои силы, — вероятно, главная причина, — состоит в их подлинно демократическом духе. Они считали бы непростительным для себя не исполнять своего долга по отношению к общине»^{47}.

В то же время, оценивая стиль жизни своего отца, Франклин был не совсем прав — Джеймс действительно вел себя внешне демократично, но сохранял привычки аристократа, каковым, как уже отмечалось, был только в том смысле, что мог перечислить своих многочисленных предков. О нем говорили, что он ведет себя подобно лорду Лансдауну (в то время одному из лидеров британских консерваторов), хотя скорее похож на кучера этого лорда. В качестве примера приводили его несколько высокомерное отношение к одному из богатейших в то время людей Америки Фредерику Вандербильту, который жил на расстоянии нескольких миль от Рузвельтов в огромном по масштабам Гайд-Парка 54-комнатном особняке, построенном в стиле Возрождения.

Считая Вандербильтов «новыми богачами», выскочками, в отличие от своего собственного рода, в котором богатство переходило из поколения в поколение, Джеймс даже не пожелал принять их приглашение на обед, ибо, как он объяснил сыну, придется посылать ответное приглашение^{48}.

В детстве Франк стал страстным коллекционером. Он с огромным удовольствием собирал марки, причем стремился разузнать как можно больше о каждой марке, о каждой серии, о стране, выпустившей ее, об обстоятельствах, вызвавших ее появление, о людях и событиях, изображенных на этих своеобразных крохотных визитных карточках того или иного государства, иногда представлявших собой подлинные произведения искусства, чаще прямолинейных и грубых.

В основу коллекции легло подаренное ему матерью собрание китайских и гонконгских марок. К восьмилетнему возрасту накопилось уже довольно богатое собрание — свыше двух тысяч марок, причем Франк особенно гордился редкостью — маркой острова Формоза (ныне Тайвань) 1888 года. Марки оставались его страстью на протяжении всей жизни. Он собрал их огромное количество — более миллиона с четвертью. Став президентом, Рузвельт в немногие свободные часы нередко возился со своими альбомами, которых накопилось более 150 штук. В нынешнем архиве Библиотеки Рузвельта переписка по поводу марок заполняет 28 больших папок.