Результат был прискорбным. Планы военного министерства включали переброску большого количества личного состава во всех направлениях по железным дорогам, по сути не подчинявшимся военным. Полкам предстояло покинуть места расквартирования и направиться в районы сосредоточения, резервистам – покинуть местожительство и следовать на полковые сборные пункты, а оттуда – в полки, а войсковой подвоз осуществлялся из центральных складов по сборным пунктам и полкам. Например, были полки, сборные пункты которых располагались в Лионе, а сам полк дислоцировался в Дюнкерке, другой, тоже дислоцированный в Лионе, имел свой сборный пункт в Сен-Мало. Резервисты, которым предстояло вступить в полк зуавов, должны были прибыть на сборный пункт в Оране, а уже потом следовать в свой полк в Эльзасе. Неудивительно, что группа резервистов, выехавшая из Лилля 18 июля на сборный пункт 53-го полка в Гапе, так и не явилась в свой полк: упомянутая группа подверглась нападению пруссаков у Седана, то есть еще по пути в часть, и в конце концов их включили в состав Луарской армии. Как только резервисты достигали своего сборного пункта, их распределяли по батальонам группами по 100 человек, но сомнительно, что их успевали нормально вооружить и снабдить всем необходимым, поскольку дезорганизация на центральных складах и на железных дорогах обуславливала постоянные задержки с доставкой вооружений на полковые сборные пункты; командиры упомянутых сборных пунктов буквально разрывались между доукомплектованием регулярных батальонов и естественным стремлением дать добро на отправку их только при поступлении вооружений и по работавшим без сбоев железным дорогам. В результате к 6 августа, то есть на 23-й день мобилизации, лишь около половины резервистов добрались до своих полков, и многие из них остались без самого необходимого на войне – без пайка, без оружия и даже без обмундирования. Остальные, если они покидали сборные пункты, застревали по пути следования из-за перебоев в работе железных дорог, коротая время в пьянстве, выклянчивании еды у местного населения и налетах на армейские склады.
Что касалось мобильной гвардии, ее существование в основном ограничивалось бумагой. В теории существовало 250 пехотных батальонов и 125 артиллерийских батарей, но на практике кадров и вооружений набиралось лишь на малую часть из приведенных цифр, и изданные 17–18 июля приказы приступить к формированию полков, бригад и дивизий явились всего-навсего стремлением выдать желаемое за действительное. Призванные на службу не получили ничего – ни расквартирования, ни обмундирования, ни вооружения. В лучшем случае они могли получить кепи и блузы, и в Париж от военных властей со всех концов Франции летели отчаянные телеграммы, содержавшие один и тот же вопрос – как быть с ордами рассерженных и агрессивных молодых людей, вдруг свалившихся на голову командующих с требованиями разместить, вооружить, обмундировать и накормить их. Господствовало почти единодушное мнение, что служащих в мобильной гвардии, происходивших из местных жителей, надлежит отправлять как можно дальше от родных мест, распределять их в других частях страны, где они служили бы в условиях более крепкой дисциплины и где легче было подыскать им занятие. Интендантская служба, и так изнуряемая бесконечными требованиями со стороны войск, утверждала, что, мол, вопрос о вооружении мобильной гвардии не в их компетенции, а поскольку иного источника поставок вооружений кроме интендантской службы не существовало, призыв мобильной гвардии с 4 августа был и вовсе приостановлен. Полки из Парижа, которые были уже организованы, послали в лагерь в Шалоне, где Канробер собирал 6-й корпус, и маршал, убедившись, что даже его личное обаяние не в силах побороть их разнузданную недисциплинированность, настойчиво потребовал отправки их в гарнизоны крепостей – пусть, дескать, вкусят прелестей гарнизонной службы. Но командующие крепостями наотрез отказывались от такого пополнения, таким образом, они так и оставались в Шалоне, пока Трошю 17 августа не забрал их с собой в Париж.