Франко

Так Драгоманов упоминал, будто бы Франко почему-то должен ехать в Сигет, связаться там с молодежью, оттуда — в Мукачев и Ужгород, соблюдая чрезвычайную конспирацию и повсюду организуя молодежь. «Ни раньше, ни впоследствии, — замечает в своих позднейших воспоминаниях Франко, — мы с Драгомановым не обмолвились ни одним словом о подобной миссии, к которой я попросту в то время совершенно не был подготовлен».

Эти письма имели очень тяжелые последствия для многих, а особенно для Франко и Павлика.

Станислав Барабаш был, конечно, тотчас же посажен в «Бригидки». Он заявил, что настоящее его имя — Михаил Котурницкий. Но не пожелал давать никаких показаний, откуда, куда и зачем едет, кому везет столько запрещенных книг, с кем во Львове и за границей знаком, где, наконец, имеет свое постоянное местожительство.

На основании изъятых у Барабаша-Котурницкого писем Драгоманова в ночь с 11 на 12 июня 1877 года был арестован Франко. В его квартире на Бенедиктинской площади полицейский комиссар Соболяк произвел тщательнейший обыск.

Полицейское дознание установило, что Франко — «студент университета, 21 года, вероисповедования греко-католического, строение тела среднее, рост средний; волосы светлые, брови тоже, глаза серые, лоб, нос, рот обыкновенные, зубы здоровые, борода и усы рыжеватые, подбородок заросший, особых примет нет, язык польский, украинский, немецкий, платье городское…»

Таков был заключенный камеры номер 44 — самой плохой камеры в «Бригидках», наполненной ворами и убийцами. В камере было человек двадцать или тридцать. Окна всю зиму не затворялись, и Франко, задыхавшийся в дурном воздухе, еле-еле добился права спать поближе к окну — зато просыпался с полными снега волосами. Когда же молодой человек захворал, то на протяжении десяти дней напрасно просил, чтобы его пустили к врачу…

На нарах не хватало места для всех заключенных, и часть обитателей камеры вынуждена была располагаться прямо на каменном полу, под нарами.

На случайно добытых лоскутках бумаги Франко записал свои размышления. Они вылились в стихи. Так возникла его «Дума в тюрьме»:

Пусть небо с улыбкой бессменной
Глядит на тюремные стены,
Но стены набухли от слез,
Что их пропитали насквозь.

…За что меня цепью сковали?
За что мою волю отняли?
И кто и за что осудил?
За то, что народ свой любил?

Желал я для скованных воли,
Желал обездоленным доли
И равного права для всех, —
И это единый мой грех!

А в стихотворении, озаглавленном «Невольники», Франко написал, что и те люди, которые не сидят в тюрьме, — не знают настоящей свободы. Бедняки вынуждены тяжким трудом зарабатывать жалкие крохи, а плоды их труда, как кровь, льются золотом в карманы богатых бездельников…

Весь мир — это рабства обитель,
Я в замкнутом бился кругу.
И кровь, распаленная гневом,
Стучалась в усталом мозгу.

Франко было запрещено читать что-либо, писать письма на волю, видеться с находившимися на свободе товарищами.

У многих знакомых его, в свою очередь, производились обыски. Тщательный обыск был у Рошкевичей в Лолине. Однако приятель отца Ольги — Михаила Рошкевича успел предупредить о готовящемся. И дочери спрятали на пасеке все письма Франко и опасные книги.

Да и в квартире самого Франко спустя неделю после ареста произвели новый обыск. И в полицию доставили еще один чемодан рукописей и книг.

Все же материала для обвинения было явно недостаточно.

Власти допрашивали всех знакомых Франко, с которыми он встречался в последние годы. Штудировали его переписку. Пытались осмыслить содержание изъятой у него и его товарищей литературы.

Иван Франко, Барабаш-Котурницкий, Мандычевский, Павлик, его сестра Анна, Терлецкий, Лимановский обвинялись в том, что участвовали в тайном социалистическом обществе. «Наши судьи, — замечает Франко, — знали о социализме не меньше, чем прокурор. Ведь они все занимались наукой в университете только для хлеба, не интересовались ни одним социальным вопросом, а после получения места не прочли ни одной книги, кроме романов!»

Властям не удалось выяснить подлинные связи и деятельность обвиняемых. До конца процесса так и не обнаружилось, например, что Станислав Барабаш, он же Михаил Котурницкий, — на самом деле студент Петербургского технологического института Эразм Кобылянский, родной брат известного революционера Людвига Кобылянского.

Эразм Кобылянский в 1877 году летом был направлен петербургским польским социалистическим кружком за границу, чтобы установить связи с русскими и польскими эмигрантами и организовать доставку нелегальной литературы в Россию…

Нефтепромыслы в Бориславе. Фото.

Жилище бориславских рабочих, разрушенное обвалом шахты. Фото.