Франсиско Франко (Солдат и глава государства)

Из Москвы пришло указание об эвакуации небольшой группы советских людей. К нам на помощь пытались прорваться из Мадрида несколько самолетов, но, как мы узнали по радио, они были сбиты фашистами. Кольцо вокруг нас сжималось все уже, и тогда на маленьком туристском самолете к нам прилетел из Парижа французский летчик Абель Гидес, до того воевавший в Испании в эскадрилье Андре Мальро. Ему удалось совершить три рейса и спасти большинство наших товарищей. Но сам Абель Гидес был сбит и погиб.

Э. Л. Вольф "Незабываемое" Мы - интернационалисты. Воспоминания советских добровольцев - участников национально-революционной войны в Испании. Издание второе, дополненное. М.: Издательство политической литературы, 1986.

Приложение 2. Из "Испанского дневника" у Михаила Кольцова

14 августа

Бухаралос весь увешан красно-черными флагами, заклеен декретами за подписью Дурутти или просто плакатами: Дурутти приказал то-то и то-то. Городская площадь называется "Площадь Дурутти". Сам он со штабом расположился на шоссе, в домике дорожного смотрителя, в двух километрах от противника. Это не очень-то осторожно, но здесь все подчинено показу демонстративной храбрости. "Умрем - или победим!", "Умрем, но возьмем Сарагосу!", "Умрем, покрыв себя мировой славой!" - это на знаменах, на плакатах, в листовках.

Знаменитый анархист встретил сначала невнимательно, но, прочтя в письме Оливера слова: "Москва, "Правда"", сразу оживился. Тут же, на шоссе, среди своих солдат, явно привлекая их внимание, он начал бурный полемический разговор. Его речь полна мрачной фанатической страстности:

- Может быть, только сотня из нас останется в живых, но эта сотня войдет в Сарагосу, уничтожит фашизм, подымет знамя анархо-синдикалистов, провозгласит свободный коммунизм... Я войду в Сарагосу первым, провозглашу там свободную коммуну Мы не будем подчиняться ни Мадриду, ни Барселоне, ни Асанье, ни Хиралю, ни Компанису, ни Казановасу. Хотят - пусть живут с нами в мире, не хотят - мы пойдем на Мадрид... Мы покажем вам, большевикам, русским и испанским, как надо делать революцию, как доводить ее до конца. У вас там диктатура, в Красной Армии заведены полковники и генералы, а у меня в колонне нет ни командиров, ни подчиненных, мы все равны в правах, все солдаты, я тоже здесь только солдат.

Он одет в синее холщовое моно (комбинезон); шапка сшита из красного и черного сатина; высок, атлетического сложения, красивая, чуть седеющая голова, властен, подавляет окружающих, но в глазах что-то чересчур эмоциональное, почти женское, взгляд иногда раненого животного. Мне кажется, у него недостаток воли.

- У меня никто не служит из-за долга, из-за дисциплины, все пришли сюда только из-за желания бороться, из-за готовности умереть за свободу. Вчера двое попросились в Барселону повидать родных - я у них отнял винтовки и отпустил совсем, мне не надо таких. Один сказал, что передумал, что согласен остаться, - я его не принял. Так я буду поступать со всеми, хотя бы нас осталась дюжина! Только так может строиться революционная армия. Население обязано помогать нам - ведь мы боремся против всякой диктатуры, за свободу для всех! Кто нам не поможет, того мы сотрем с лица земли. Мы сотрем всех, кто преграждает путь к свободе! Вчера я распустил сельский совет Бухаралоса - он не помогал войне, он преграждал путь к свободе.

- Это все-таки пахнет диктатурой, - сказал я. - Когда большевики во время гражданской войны иногда распускали засоренные врагами народа организации, их обвиняли в диктаторстве. Но мы не прятались за разговоры о всеобщей свободе. Мы никогда не прятали диктатуры пролетариата; а всегда открыто укрепляли ее. И затем - что это может получиться у вас за армия без командиров, без дисциплины, без послушания? Или вы не думаете воевать всерьез, или вы притворяетесь, у вас есть какая-то дисциплина и какая-то субординация, только под другим названием.

- У нас организованная недисциплинированность. Каждый отвечает перед самим собой и перед коллективом. Трусов и мародеров мы расстреливаем, их судит комитет.

- Это еще ничего не говорит. Чья это машина?

Все головы повернулись, куда я указал рукой. На площадке у шоссе стояло около пятнадцати автомобилей, большей частью изломанных, потертых "фордов" и "адлеров", среди них роскошная открытая "испано-суиса", вся блистающая серебром, щегольской кожей подушек.

- Это моя, - сказал Дурутти. - Мне пришлось взять более быстроходную, чтобы скорее поспевать на все участки фронта.

- Вот и правильно, - сказал я. - Командир должен иметь хорошую машину, если можно ее иметь. Было бы смешно, если бы рядовые бойцы катались на этой "испано", а вы в это время ходили бы пешком или тащились бы в разбитом "фордике". Я видел ваши приказы, они расклеены по Бухаралосу. Они начинаются словами: "Дурутти приказал..."

- Кто-нибудь да должен же приказывать, - усмехнулся Дурутти. - Это проявление инициативы. Это использование авторитета, который у меня есть в массах. Конечно, коммунистам это не могло понравиться... - Он покосился на Тру-эву, который все время держался в стороне.