Франсиско Гойя

«Перед нами искусство совершенно новое; если мы и угадываем, что это тот же художник, то нельзя не удивляться подобному изменению его личности. Светлые мазки, которые в «Продавце посуды» передают доверчивую улыбку радости, выражают в «Суде инквизиции» издевку, за которой скрывается отчаяние. Обширные темные места картины кажутся полными устрашающих видений. Полутень в глубине таинственно неопределенна. Среди этих призрачных форм, уводящих в бесконечность, движется толпа монахов-судей, которых мог выдумать только дьявол; они преисполнены козней и жестокости, лжи и тупости. Среди них мы видим только одно человеческое существо – обвиняемого, склонившегося под унизительным бременем нелепого колпака и смирившегося перед судьбой. Выражая все эти чувства, живопись использует свои средства не только для слияния света и теней, для более быстрого, как молния, появления света в полутьме, но также для полного отрыва зримой формы и формы духовной, человеческой или дьявольской – безразлично, от всякой пластической формы» [2, с. 51, 52].

Что происходит? Ведь в картине нет ничего «красивого» в нашем привычном понимании. Наоборот, перед нами уродливые проявления жизни, еще более ужасные оттого, что перед нами глумление над личностью, дозволенное католической церковью. Однако все же мы видим красоту, и красота эта – живописная: прекрасными мазками написан монах, в злобной улыбке которого есть нечто трагическое, и другой, отдающий гнусный и жестокий приказ; даже отсутствующий взгляд светского наблюдателя (он на стуле в стороне от обвиняемого) тоже становится прекрасен благодаря тому, что он так написан. Живопись торжествует, ибо нам без всякого литературного сюжета понятно то, что происходит на полотне. «Гойя отказался от каких бы то ни было различий между прекрасным и безобразным» [2, с. 40]. «…В течение веков красота всегда определялась выбором (здесь и далее выделено автором. – В. К.). Но если выбор не касался изображаемого объекта, то всегда осуществлялся в отношении способа его изображения. Это значит, что если объект сам по себе не считался красивым, то задачей художника было найти художественно прекрасную форму для его изображения. <…> У Гойи этого нет» [2, с. 42].

Разумеется, Гойя не осознавал, что его новые работы, от «Смерти пикадора» до «Суда инквизиции», открывают новую эпоху в европейской живописи и что в искусстве он, деревенский сорванец, сарагосский махо, сыграет такую же роль, как Наполеон в политике и Байрон в литературе: Наполеон показал, как много может сделать свободная личность, а Байрон в своих поэмах воплотил идеал такой личности. С этого и начался романтизм – новый художественный стиль. Нет, Гойя не мог и подумать что-нибудь в этом роде. Но в 1794 г. он точно знал и писал близким, что не пытается «подражать творчеству какого бы то ни было мастера или копировать природу» [2, с. 53]. Независимость – стиль, созданный им самим – и им одним.

Оправившись от болезни, художник вернулся в Мадрид, где его ждала все та же бурная светская жизнь, перемежающаяся неустанными трудами. В 1795 г. скончался Франсиско Байеу. Гойя стал директором живописного отделения Королевской академии Сан-Фернандо.

Мария Тереса Каэтана

Мария дель Пилар Тереса Каэтана де Сильва и Альварес де Толедо (1762–1802) осталась в веках как покровительница, вдохновительница и натурщица Франсиско Гойи. Ученые предполагают, правда достаточно безосновательно, что именно с нее Гойя написал свою легендарную картину «Маха обнаженная», хотя это было бы странно, ведь картина датируется 1802 г. – годом смерти герцогини. Но миф сильнее и живее жизненных реалий.

Единственная дочь Франсиско де Паула де Сильва и Альварес де Толедо, 10-го герцога де Уэскара (1755–1770), и Марианы дел Пилар де Сильва-Базан и Сармьенто, она в 1776 г. вышла замуж за Хосе Мария Альвареса де Толедо и Гонзага, 15-го герцога Медины-Сидонии, наследника славного испанского рода и зловещего имени герцога Альба, доставшегося ему в качестве приданого жены (в XV–XVI вв. жестокость герцогов Альба вошла у испанцев в поговорку). Юная красавица герцогиня стала одной из богатейших женщин Испании. Титул герцогов Альба перешел к ней по наследству после смерти деда в том же 1776 г. По испанским обычаям ее супруг принял этот титул. Конкурировать с ними по богатству и знатности могли лишь представители дома Осуна. Современники описывали Марию Тересу Каэтану как женщину прекрасную и очаровательную, остроумную и образованную, утонченную и эксцентричную. Ее замки отличались роскошью, приемы – изысканностью. Безусловно, по части привлекательности она затмевала всех знатных женщин Испании. И немудрено, что первая красавица страны встретила и, может быть, полюбила королевского живописца, первого художника Испании Франсиско Гойю.