Франсиско Гойя

И вот с этой-то стороны правды, естественности, глубокой мысли, горячего чувства, национальности и историчности, Гойя есть, на мои глаза, лучший и высший художник конца XVIII и начала XIX века. Поэтому-то мне давно хотелось рассказать нашей публике его биографию, указать его направление.

Как смешны и жалки доктринеры и педанты, подобные Люкке, которые пробуют уверять, что «карикатуры» Гойи — еще не настоящее искусство! Им от искусства все только тот праздный, идеальный хлам нужен, которым всего более загромождены все музеи. Им надо, чтобы душа и жизнь молчали в искусстве.

1884 г.

КОММЕНТАРИИ

«ФРАНСИСКО ГОЙЯ». Статья впервые была опубликована в 1884 году («Вестник изящных искусств», вып. 5 и 6).

Являясь страстным патриотом своей родины, неустанно пропагандируя русское реалистическое искусство, Стасов вместе с тем знакомил русское общество и с искусством других народов (см. «Искусство XIX века», т. 3). Из художественного классического наследия стран Запада он обращал внимание русского читателя прежде всего на творчество тех художников, которые были далеки от понимания искусства как средства наслаждения и деятельность которых была тесно связана с общественной жизнью и с прогрессивными идеями времени. Творчество передовых художников прошлого он обращал лицом к современности, и тем самым, раскрывая существо и значение подлинного искусства, вновь и вновь ставил актуальные задачи перед деятелями искусства своего времени, нанося удары всяческим представителям теории «искусства для искусства».

Творчество Гойи пленяет Стасова прежде всего тем, что у него «везде на первом плане… такие элементы, которые в наше время и, быть может, особенно для нас, русских, всего драгоценнее и нужнее в искусстве. Эти элементы — национальность, современность и чувство реальной историчности».

Так определив основные характерные черты творчества Гойи, Стасов подчеркивает: «Это все такие элементы, без которых для интеллигентного человека нынешнего времени, искусство — вовсе не искусство, а праздная побрякушка».

Чувство «реальной историчности» это, по Стасову, то пламенное чувство художника-патриота, которое воодушевляет его на борьбу со злом окружающей действительности, делает его произведения глубоко содержательными и идейно остро направленными. Сатирическая устремленность Гойи, его беспощадное бичевание «насилия и гнета» — вот то особенно ценное, что отмечает Стасов в творчестве испанского художника: «Он весь предается одной цели: сатире и грозному бичеванию того, что казалось ему ненавистно и невыносимо в тогдашней испанской жизни». В подтексте этих слов Стасова нельзя не услышать горячего призыва критика к русским художникам еще более усилить критическую направленность их произведений. Особенное восхищение Стасова вызывают произведения Гойи, изображающие события, связанные с войной. «Раньше Гойи никто не пробовал, — говорит он, — так смело, так дерзко правдиво нарисовать, как происходят нашествия одного народа на другой… и как далеко от сырой правды до тех ложных и красивых реляций, в печати и на холсте, которые потом одни остаются в истории». В этом отношении знаменательным является стасовское сравнение Гойи с Верещагиным, который «подумал и почувствовал то же, что и Гойя насчет войны», хотя «никогда не видел» гравюр испанского художника.

В работе над очерком «Франсиско Гойя» принимала участие М. В. Ватсон, которая подготовила биографическо-историческую часть. Однако рукопись Ватсон была сильно переработана Стасовым. В статье есть некоторые ошибки фактического порядка (например, неправильно указывается, что серия офортов «Пословицы» была сделана ранее серии «Ужасы войны»), объясняющиеся тем, что материалы о жизни Гойи в то время в научной литературе были слабо разработаны.