Франсуа Рабле. Его жизнь и литературная деятельность

После обедни, во время которой церковные служители собирали с верующих деньги для «тех, кто его видел», Гоминец повел своих гостей обедать в гостиницу. Собранные в церкви деньги должны были оплатить угощение, и оно вышло весьма обильное. Вино лилось рекой, а за столом прислуживали красивые, ловкие и нарядные девушки. Утолив голод и выпив большой кубок вина, Гоминец принялся прославлять декреталии. «О серафимские, херувимские, евангельские декреталии! – в восторге восклицал он. – Как вы необходимы для спасения бедных смертных! И когда это снизойдет на людей такая благодать, что они откажутся от всех прочих знаний и трудов, чтобы вас читать, понимать, узнавать, применять на практике, претворять в кровь и мозг, в мозжечок костей и в лабиринт артерий! Тогда, и только тогда счастье водворится в мире. Тогда не будет ни града, ни морозов, ни стужи, ни инея. По всей земле распространится изобилие и общий нерушимый мир. Не будет ни войн, ни грабежей, ни убийств, конечно за исключением избиения еретиков и проклятых бунтовщиков… О глубина учености, неоцененная мудрость, божественное знание, увековеченные в разных главах этих вечных декреталий!.. Прочтите полканона, маленький параграф, какой-нибудь отрывок святейших декреталий, и вы почувствуете, как в сердцах ваших зажжется очаг божественной любви, милосердия к ближним, за исключением еретиков; презрение ко всему земному и преходящему, парение духа, даже до третьего неба, удовлетворение всех ваших душевных потребностей». Долго говорил Гоминец на эту тему. По его словам, весь мир держится на декреталиях. Он пришел в настоящий экстаз, потел, хохотал, целовал сложенные крестом кончики своих пальцев, наконец расплакался и стал бить себя в грудь. Эпистемон, брат Жан и Панург не выдержали этого зрелища: они закрылись салфетками, притворяясь, что плачут и громко кричали: «Мяу, мяу, мяу!»

После обеда наши путники распрощались с папиманами и в благодарность за их гостеприимство пообещали упросить папу когда-нибудь посетить своих верных почитателей.

Следующие затем главы четвертой книги представляют меньше интереса. Путешественники встречают в одном месте старые слова, замерзшие в воздухе и оттаивающие в их присутствии, и затем посещают остров, где царит Гастер (Gaster – желудок), изобретатель всех искусств и ремесел, властелин суровый, неумолимый, жестокий. Ему повинуются не только люди, но и все твари земные. Описание приносимых ему жертв составляет длинный список скоромных и постных кушаний всех сортов. После этого они проезжают еще несколько островов, скучают во время штиля, болтают, пируют, и книга заканчивается комическими выходками Панурга, над трусостью которого все смеются.

Глава VIII

Новый король. – удаление в Италию. – Враги и покровители. – Привилегия Генриха II. – Священник в Медоне. – Смерть. – Пятая книга.

Четвертая часть романа Рабле вышла в свет уже после смерти Франциска I и не вся сразу. Пролог и первые главы ее были изданы в 1547 году, а остальные – только спустя пять лет, в 1552 году. Со вступлением на престол Генриха II католическая партия могла действовать беспрепятственно. Сотни семей, заподозренных в еретических мнениях, поспешили спастись бегством в Швейцарию и Германию, свободомыслящие советники старого короля были удалены от двора. Семейство Дю Белле попало в немилость и кардинал Жан принужден был отказаться от всех своих административных должностей. Он оставил Париж и удалился в Рим, надеясь найти защиту от врагов под сенью папского престола. Рабле вскоре последовал туда за ним и года два-три прожил в Италии. Единственное литературное произведение, дошедшее до нас из этого периода его жизни, – это «La Sciomachie», подробное описание турнира и праздников, данных кардиналом Дю Белле в честь рождения второго сына короля Генриха.

Между тем во Франции роман Рабле вызвал бури негодования. Один монах, Пью-Гербе, издал диалог, в котором доказывал страшный вред, происходящий от распространения дурных книг, и в числе этих книг одно из первых мест отводил «Пантагрюэлю». Он упрекал автора в безбожии, в богохульстве, в глумлении и над святынями веры, и над почтенными людьми; выставлял его пьяницей, обжорой, циником, человеком вполне безнравственным и удивлялся, как мог он найти поддержку у такого сановника церкви, как кардинал парижский. «Хорошо, если он и его пантагрюэлизм скрываются в Женеве или если он совсем исчез со света! – восклицал озлобленный критик. – Мы слышали, что при вступлении на престол нынешнего государя он бежал в Рим за толпой отставленных и изгнанных кардиналов».