Франсуа Вийон

Вийон все время готов корить себя за то, что играл во многие игры, от души наслаждался, но он не хочет остаться в глазах потомков вором и убийцей. Все сделала Судьба. «Большое завещание» – не автобиография, это представление бедного Вийона о самом себе. Бродяга охотно становится любителем поучать, а укоры сводятся к морализации. Хорошо еще, что автор не заблуждается на свой собственный счет:

Не совсем неразумный и не слишком мудрец.

Он не из тех поэтов, которые небрежно относятся к своим сочинениям и не сохраняют их копии. Вийон дорожит своими произведениями. Возможно, он носил с собой, бродя по дорогам, собрание поэм, которые могли бы стать вступлением к «Завещанию». Лучшего Сезама для двора Рене Анжуйского или Карла Орлеанского, чем багаж из рондо и баллад, не найти. Сохранив его во время странствия или отыскав по возвращении из него, Вийон всегда имел под рукой эти стихи и использовал их в «Завещании». И совершенно естественно ему пришла мысль вставить старые вещи в новую поэму. Не лучшее ли это из того, что можно завещать?

«Завещание» перестает быть завещательным вымыслом. Это сам Вийон в двух тысячах стихов, со своими надеждами, своими падениями и несчастьями. Раздавая свои дары, он делает сотни умозаключений из истории, рассказанной стихами, которые отмечают вехи его жизни.

Что он хочет подвести итог своей жизни, не вызывает сомнения, даже если он плутует, скрывая то, что ему не нравится, и даже если он бежит от своей собственной ответственности за конечное банкротство.

На этот раз речь идет о завещании, а не просто о серии даров. То, что невозможно синтезировать, он отбрасывает: несколько юношеских сочинений, несколько стихов по случаю, как, например, поэма, посвященная Марии Орлеанской, или прошение, обращенное к герцогу Бурбонскому, или несколько поэтических вещиц, как баллада пословиц.

Калят железо добела,
Пока горячее – куется;
Пока в чести – звучит хвала,
Впадешь в немилость – брань польется;
Пока ты нужен – все дается,
Не нужен станешь – ничего!
Недаром издавна ведется:
Гусей коптят на Рождество [223]

.

Точно так же Вийон не вводит в «Большое завещание» пародию на излишний педантизм, которую он написал, будучи молодым, и где он иронизировал над недомыслием людей, все знающих.

Я знаю летопись далеких лет,
Я знаю, сколько крох в сухой краюхе,
Я знаю, что у принца на обед,
Я знаю – богачи в тепле и в сухе,
Я знаю, что они бывают глухи,
Я знаю – нет им дела до тебя,
Я знаю все затрещины, все плюхи,
Я знаю все, но только не себя. [224]

Не считая нескольких вещей, поэт берет все, что он сохранил из своих работ, и, не желая составлять свою антологию таким образом, чтобы выявить разносторонность таланта, он объединяет их в нечто целостное, что можно назвать судьбой Франсуа Вийона. Поскольку у нас есть «Малое завещание» 1456 года, мы знаем, что он делал из материала, предложенного воображению вымыслом последней воли завещателя, которому нечего завещать. Сказал бы нам что-нибудь первоначальный текст других поэм, подхваченных «Большим завещанием» и включенных наспех, на разных этапах, в ткань последнего замысла? Мы знаем их такими, какими они включены в последнее произведение, и мы не можем сказать, перерабатывал ли их Вийон, как он переработал тему завещаний.

И, читая окончательный вариант «Большого завещания», мы найдем баллады, изданные в 1533 году Клеманом Маро, которые будут по большей части известны потомкам по их рефрену. Отдавший свое перо на волю вдохновения или любовного разочарования, поэт в этих балладах более раскован, чем в риторических упражнениях, коими являются восьмистишия завещаний с двойным или тройным смыслом. Даже если он берет традиционные темы лирической литературы и несколько общих мест народной морали, даже если он вливает свой собственный задор в поэтические формы, уже использованные Аленом Шартье, Эсташем Дешаном или Шарлем Орлеанским и даже Рютбёфом, Франсуа Вийон представляет в них весь блеск своего гения. Вспомните только…

«Баллада о дамах былых времен» появляется первой после тревожного описания смерти.

Скажи, в каких краях они,
Таис, Алкида, – утешенье
Мужей, блиставших в оны дни?
Где Флора, Рима украшенье?…
Но где снега былых времен? [225]

За этим тотчас следует «Баллада о сеньорах былых времен».

Скажите, Третий где Калист,
Кто папой был провозглашен…
Но где наш славный Шарлемань? [226]

Затем идет «Баллада на старофранцузском».