В этом отрывке есть и игра слов, и реминисценции из "Credo" - в частности, поставленные на одну ступень Бог-отец, Бог-сын и Святой дух, - но самым интересным здесь является представление Вийона о спасении. Он показал, что у него есть собственная теология, хотя поверить в нее, принять догму, согласно которой благодаря вере покойники превращаются в "маленьких богов", весьма и весьма нелегко. Формула выглядела бы и совсем нелепо, если бы Вийон не употребил ее намеренно, дабы шокировать своего читателя. Однако при этом в голосе поэта звучит твердое убеждение: кто крепко верит, тот достоин награды. Иными словами, поверив в невероятное, можно попасть на небеса. Ну а небеса начинаются там, где кончается ад. Здесь, впрочем, Вийон тоже тонко рассчитывает эффект своих слов: ирония по отношению к пророкам и патриархам, не слишком заслуженно попавшим в рай, таит нотку скептицизма в описании, но юмор заключительного образа необходим еще и для того, чтобы смягчить страшную картину вечности, открывающейся перед взором поэта.
Да, всем придется умереть
И адские познать мученья:
Телам - истлеть, душе - гореть,
Всем, без различья положенья!
Конечно, будут исключенья:
Ну, скажем, патриарх, пророк...
Огонь геенны, без сомненья,
От задниц праведных далек! 1
1 Ф. Вийон. Лирика. М., 1981. С. 69. Перевод Ф. Мендельсона.
Чистилище, каким его представлял себе Вийон, мы видим лишь мельком, лишь в некоторых эпизодах, где упоминаются дары уже умершим людям. Завещая что-нибудь явно фиктивное различным людям из разряда власть имущих регентам факультета, судьям королевских либо церковных судов, - которые хоть в какой-то мере оказались добры к нему, поэт скрупулезно отмечал, что они в настоящий момент сушат свои кости и тела. И высказывал пожелание, чтобы они получили прощение. Прощение, которое, значит, они еще не получили. На этом аллюзия заканчивалась.
Не исключено, что поэт осмеливался обличать и самого Бога. Во всяком случае, его смирение свидетельствовало не столько о глубине веры, сколько о признании собственного бессилия. Судьба склоняется перед всесилием Бога, и вот ее-то, несправедливую судьбу, человек все же может покритиковать. Она обрушивалась на великих. Она сыграла не одну злую шутку с могущественными правителями. Она столь же дурно обращалась с сильными мира сего, как и с несчастным Вийоном, но разве могла она поступать иначе? Если бы дело было только в ней... Ведь такова же была Божья воля... Последние строки, где Судьба обращается к поэту, граничат со святотатством.
Вот Александр, на что уж был велик,
Звезда ему высокая сияла,
Но принял яд и умер в тот же миг;
Царь Альфазар был свергнут с пьедестала,
С вершины славы, - так я поступала!
Авессалом надеялся спроста,
Что убежит, - да только прыть не та
Я беглеца за волосы схватила;
И Олоферна я же усыпила,
И был Юдифью обезглавлен он...
Так что же ты клянешь меня, мой милый?
Тебе ли на Судьбу роптать, Вийон! 1
Таким образом, перечислив знаменитые примеры языческой и библейской истории, снабдив перечень несправедливых кар, низводящих сильных мира сего до уровня несчастного поэта, троекратно повторенным советом, который в равной мере является и уроком стоицизма, и уроком христианского смирения, Судьба внезапно с яростью напоминает, что она всего лишь должница библейского Бога: без него она поступала бы еще более жестоко. То есть автор как бы обращает внимание на причастность Бога к творимому ею злу.
Знай, Франсуа, когда б имела силу,
Я б и тебя на части искрошила.
Когда б не Бог и не его закон,
Я б в этом мире только зло творила!
Так не ропщи же на Судьбу, Вийон 1.
1 Там же. С. 149.
Поэт достаточно хорошо запутал свои следы и мог не опасаться, что какой-нибудь дотошный богослов возьмет и отправит его за ересь на костер. Однако все поняли, что Судьба в данном случае - это Бог Вийона, не решавшегося утратить последнюю надежду.
Он отнюдь не был убежден в справедливости Всевышнего. И хорошо выразил свои мысли, вспомнив про святую когорту, которая отправилась в ад за Христом: этих князей неба трудно себе представить в адском пламени. Конечно же, им удалось избежать наказания. Привилегии существовали испокон веков. А когда речь заходит о вечности, то тут самая важная привилегия - это чтобы не припекало ягодицы.
В тех же случаях, когда Вийон пытался выразить свое позитивное видение религии, оно оказывалось весьма наивным. Балладу, посвященную памяти пьянчужки Жана Котара, можно толковать двояко: и как обвинение в адрес несимпатичного прокурора, и как эмоциональное оплакивание умершего собутыльника. Однако в ней содержится также определенное представление о рае и о святых таинствах. Как бы ни смеялся Вийон, он одновременно просил великих пьяниц - оскандалившегося Ноя, кровосмесителя Лота и распорядителя пира в Кане, - несмотря на все свои гнусности оказавшихся в конечном счете в раю, помочь новому собрату.
Отец наш Ной, ты дал нам вина,
Ты, Лот, умел неплохо пить,
Но спьяну - хмель всему причина!
И с дочерьми мог согрешить;
Ты, вздумавший вина просить
У Иисуса в Кане старой,
Я вас троих хочу молить
За душу доброго Котара 1.