Франсуаза Фанфан

Чтобы наконец повстречаться с неслыханным, я не видел иного способа, кроме как ступить на путь, подсказанный мнимым сном Фанфан. Может, и есть что-то безумное в том, чтобы вечно откладывать минуту наслаждения, но разум представлялся мне весьма ограниченным по сравнению с чувствами – меня влекла бездна неувядающей страсти.

Если я приму такое решение, я буду мечтать лишь о том, чтобы обострить благосклонность, которую Фанфан, кажется, питает ко мне, и продлить сладостные мгновения, предшествующие объяснению в любви. Как хорошо, когда ждешь избавительного письма; тот миг, когда его распечатываешь, полон обещаний, которые, однако, жизнь едва ли сдержит, ибо грядущее бесконечное счастье – не что иное, как обманная мечта. Как бы я ни был счастлив с Лорой, я уже не трепетал при встрече с ней, как в те времена, когда я ухаживал за ней.

Тем не менее у меня не было намерения день за днем подавлять бессознательные порывы, способные смести самые благие намерения. В двадцать лет бывают чувственные импульсы, которые нельзя подавлять до бесконечности.

Более благоразумным я считал покинуть завтра утром эти места, как и собирался, и не искать встречи с этой девушкой, способной внести сумятицу в мой хорошо налаженный мирок. Я ненавидел Фанфан за то, что она так непосредственна и направляет свой корабль такой уверенной рукой. Пусть бы она была не такой красивой, не такой лучезарной и более фальшивой. Мне был омерзителен влюбленный безумец, которого она пробуждала во мне. Нет, я не дитя Вердело: я благоразумен, верен Лоре, прилежен в учебе, не мот и не пьяница. Я предпочитал забыть эту провозвестницу всяческих свобод, эту молодую женщину, смотревшую на жизнь как на большие каникулы.

Мне оставалось провести с ней под одной крышей вечер и ночь.

Фанфан явилась в гостиницу поздно вечером. На ней было платье в обтяжку с белоснежными кружевами, которое подчеркивало совершенство ее форм. Она была не из тех женщин, лаская которых ощущаешь под рукой пустоту: все округлости были упругими и плотными, но не содержали никакого намека на тучность.

Она пожелала познакомить нас с результатом своих последних съемок. Стала прилаживать к треноге проектор «Сюпер-8» уверенными движениями, не лишенными, однако, грации и кокетства. Она была само очарование, причем в ней не было и тени самоуверенности, часто сопровождающей редкую красоту. Во мне шевелилось темное желание овладеть ею, и я старался как-то замаскировать свои жадные взгляды.

Мод и мсье Ти заняли первый ряд, Каждый в своем кресле, а я сидел за ними на плетеном диване. Фанфан погасила свет.

Экран заполнили ужасные картины. В комнату ворвалась война. На фоне грязного, наводненного крысами укрепленного лагеря завязывалась нежная дружба двух солдат, по виду – уроженцев Южной Европы. Фильм поражал правдивостью. Актеры двигались на экране, как на настоящем поле боя, равнодушно ступая по трупам. Удивительно точная композиция. Задний план отработан так же тщательно, как и первый. Захватывающие сцены. Изумленный силой киноповествования, я спрашивал себя, как могла Фанфан заполучить такие декорации при своем рахитичном бюджете; но тут она включила свет.

– Это вам мой сюрприз! – сказала она вроде бы мимоходом. – Но это только первый монтаж. Подождите минутку, я сменю бобину.

– Где это ты снимала? – пробормотал мсье Ти.

– На войне между Ираном и Ираком, с иракской стороны, – ответила она, орудуя коробками с кинолентой.

– Но… как у тебя хватило духу приблизиться к фронту?!

Пожав плечами, она ответила мне, что уладить можно все на свете. Я представил себе, каково было молодой женщине в мусульманской стране во время войны; но главная трудность, конечно, заключалась в том, чтобы без конца приспосабливать сценарий к передвижению войск и показать фронт как он есть.

– Не думайте о том, как ко мне приставали, – со вздохом сказала Фанфан.

Испытывая затруднения с деньгами, она убедила себя, что войну надо снимать на поле боевых действий, невзирая на риск, которому подвергаются воюющие. Телевизионные репортажи казались ей недостаточными. Чтобы как следует показать войну, необходимо сочетать реальность с художественным вымыслом, только в этом случае факты получат надлежащее освещение. Фанфан полагала, что поэты лишь флиртуют с правдой, а точны в описаниях только геометры.

Я знаю, у читателя может возникнуть сомнение в моей искренности, настолько представляется невероятным, чтобы двадцатилетняя девушка с камерой под мышкой прибыла на фронт кровопролитной войны. Тем не менее это так, Фанфан сняла свой фильм на фронте. Это подтверждали привезенные ею ленты, мне такое никогда бы в голову не пришло и казалось неправдоподобным. Фанфан из тех женщин, очарование которых как-то связано с их легендарной судьбой. Она была из той же породы, что Мата Хари, Клеопатра или моя мать.

Отвага этой девушки, ее полная преданность своему искусству и прелесть лучезарной улыбки сводили меня с ума.