Франтишка

Казалось, собрание вот-вот развалится. В этот момент неожиданно выступила Кася. Она была самой хрупкой и самой тихой, но оказалась наиболее конкретной среди них всех. Было видно, что откровение Мачея о том, что Франтишка пишет стихи, не произвело на неё никакого впечатления.

– Перестаньте ссориться и будьте хотя бы одну минуту конструктивными! Я могу помогать Сорайе по биологии, по которой у меня хорошие оценки.

– А я по «матике», – сказал Мартин.

– А я по истории искусств, – быстренько добавила Франтишка, радуясь, что они перестали говорить о стихах.

– Ну что ж, роли розданы. Интересно, что на это скажет сама Сорайя. Может, спросим её? – зло сказала Фиона и поднялась с пола.

– В таком случае, всем привет. Лечу на кружок по домино!

Двери хлопнули, и Фиона исчезла. Следующей вышла Франтишка, дав Мачею однозначный знак рукой, чтобы он не шёл за ней. Ей хотелось побыть одной. Чтобы немного успокоиться, девочка прошла две остановки пешком. Что за день! Ей было так стыдно оттого, что все узнали о стихах! Но всё же грусть о Сорайе превышала стыд. Именно грусть. Думая о происшедшим в школе, Франтишка поняла, что ею управляет вовсе не чувство жалости. Она на самом деле полюбила Сорайю и чувствовала, что у них много общего. А ещё в Сорайе было нечто, что беспокоило и притягивало Франтишку. Чёрная девочка совершенно не подходила на роль жертвы. Она умела драться, пинать и кусаться. То, чего не умела Франтишка. Единственной её надеждой была надежда, что этими качествами хотя бы в минимальной степени обладает мама. Ведь с болезнью, как считала Франтишка, нужно поступить также как Сорайя с Моникой. Драться, пинать и кусаться. И вдруг случилось что-то очень странное. Раздался голос. Голос звучал в её собственной голове! Недолго думая, она присела на низком каменном ограждении, вытащила лист бумаги и начала писать:

Мне так черно, темно, беззвездно…
Дедусь, вокруг врагов немало!
На шее виснут безнадежно
цветы земли моей – кораллы.

Львы подошли к огню, бабуся,

нет ни спасенья, ни надежды,
но может, до утра дождусь я,
коль брошу львам свои одежды.

Кораллы брошу львам с волками,

С травой смешаю, с тишиною…
– Не умирай! – кричу я маме, —
Не сгинь во тьме! Побудь со мною!

Косой пожертвую я тоже!

Спаси меня, о темный Боже!
Косу я срежу завитую…
В дар принесу! Войну начну я![11]

Франтишка поставила восклицательный знак и только тогда прочитала написанное. Превосходно! Кто-то продиктовал ей стихотворение от начала и до конца и к тому же с рифмами! Это был её первый рифмованный стих. Она вновь ощутила себя поэтессой чуть сильнее – как всегда, когда писала новое стихотворение.

Франтишка почувствовала, что за эти мгновения мир изменился, а произведение показалось ей по-настоящему красивым! Её перестало интересовать, что думают о ней Мартин и Фиона, а кроме этого, пришла уверенность, что теперь история с Сорайей закончится хорошо. Девочка не знала, откуда такая убеждённость, ведь стихотворение было не очень понятным. «Как Дельфийский оракул», – подумала Франтишка и прочитала стихотворение ещё раз. Сейчас она уже сомневалась, о ком оно написано. О Сорайе или, всё-таки, о ней самой? Так или иначе, оно принесло ей облегчение. Франтишка решила, что если она сумеет написать об одиночестве, скитаниях, страхе, тоске по близким и о желании со всем этим бороться, значит, она многое может. И если только она пожелает что-нибудь изо всех сил, то всё наверняка исполнится.

Сцена VII, в которой бабиня уходит, а Хильдегарда Бингенская [12] приходит

Когда Франтишка вошла домой, она тяжело дышала, а ее щеки были розовыми.

– Что случилось? – спросила бабиня, как раз собирающаяся куда-то уходить. Она стояла перед зеркалом в прихожей и примеряла серьги. – Ты бежала?