Франц, дружочек…

Пурпурная скала упала в простыни,
Цветок златоголосый, мускулистый,
Его объяли сон и папоротник мглистый,
Рукой пастушьей стерегущий наши дни.
О парус траурный, гонимый ветром сказки…
Вот-вот проснется он! — О пчел небесных горн,
Смежи скорей глаза боксера тихой лаской,
Плоть потную цветка верни в глубокий сон.
Пускай еще поспит. Я подоткну пеленки
И ангелов спугну с гнезда на крыльях тонких.
И пусть, когда очнется он, в цветочной новизне
Оплачут смерть мою торжественно и звонко
Клубки и кольца змей на робкой белизне.
И пусть твоя слеза падет на руку мне,
Твоя слеза мой друг, мой нежный Златоглас,
Из выклеванных хищной жадной птицей глаз,
Хватавшей как во сне, мой славный балагур,
Тут глаз, а там зерно, которым кормят кур.

Четыре дня спустя, в воскресенье 14 февраля, Ролан Лауденбах и Жан Тюрле приведут Жене к Кокто на улицу Монпансье, а затем он прочитает это стихотворение Жану Кокто и Кристиану Берару в ресторане «Отель дю Лувр». 15 февраля Кокто запишет:

«Наконец увидел Жана Жене, его привел Лауденбах. Поначалу он, видимо, считал, что я над ним смеюсь. Этот парень живет от тюрьмы до тюрьмы и тюрьмой отмечен. Лицо параноика, обаятельно скован, но легко переходит к раскованности. Глаза невероятно быстрые и лукавые. Я набросал его портрет, который он унес с собой. Я повел его с Бераром обедать в „Отель дю Лувр“ <…> Понемногу он освоился и прочитал нам свое новое стихотворение „Спящий боксер“. Там есть такие замечательные строчки, что мы с Бераром расхохотались. На этот раз он прекрасно понял, что мы над ним не насмехаемся и что наше веселье вызвано радостным удивлением.

Этот поразительный чудак источает изящество, равновесие, мудрость. Его стихи для меня самое значительное событие последнего времени. Кроме того, эротизм служит им надежной защитой (от публикаций), их можно читать только тайком и передавать из рук в руки.

Он сказал, что самое страшное для него — увидеть свое имя в газете».

(Дневник, 1942–1945 гг.)

«Спящий боксер» войдет (с незначительными изменениями) в сборник «Стихотворения», подготовленный Жене в 1948 году, и станет последней частью цикла «Парад», начинающегося пятью строфами из того самого стихотворения, которое Жене пошлет Францу 21 июля 1943 года (см. письмо 23). К «Боксеру» там добавлено две строфы:

Синеют две ступни в сплетенье звезд и веток,
Вор, словно на ладонь, бежит на берег мой,
Твой смех любовью мне пронзает сердце метко,
Посмей ее попрать жестокою ногой!

Очнешься от меня и убежишь поспешно.
Ступеньки лестницы, что клавиши зубов.
Ах, Ги, чтоб пустоту заполнить жизни грешной,
Помножь собой любовь на бесконечность снов.

И, если топчешь ты меня, сними сапог.

Мы видим, что в стихотворение прокрался «вор», подобно тому, как грабитель Ги по каменной тюремной лестнице (см. письмо от 19 июня 1943[8]) прокрался в жизнь Жене и занял в ней место «боксера», который исчез даже из названия стихотворения, для него, впрочем, незавидного, поскольку «спящий боксер» — это боксер в нокауте.