Франц, дружочек…

Я все обдумал: сходи сам к Гарсону и спроси, сколько ему надо дать. Так будет лучше.

11

16 июня 1943 (почтовый штемпель). Письмо по пневматической почте, idem.

Франц, дружочек,

Пишу наспех, потому что только сейчас получил передачу и хочу отправить письмо до вечерней похлебки. По-моему, на этот раз все идеально. Если хочешь, можешь класть немного меньше табака, даже заменить одну пачку сигарет жратвой. Очень рад бумаге.

Получил письмо от Кокто. И еще от Маре. Очень мило. Видел Гарсона. О цене с ним пока не договаривался. Сходи, пожалуйста, к нему как можно скорее (лучше с Дюбуа), половину суммы, которую он затребует, отдай сразу. Постарайся выяснить, что он думает относительно высылки. Следователь был очень любезен. На днях меня должен осматривать доктор Клод[30] на предмет душевного здоровья. Не знаю, что это даст. Знаком ли с ним Дюбуа? Боюсь, что ему (Дюбуа) на меня наплевать. Ты договорился со своим другом из Монпелье? Странно, что Жан Декарнен мне не пишет. Почему? Что я ему сделал?

(Надзиратель завершил обход, а мое письмо еще не было готово. Теперь уже могу не торопиться.)

Воспользуюсь случаем, чтобы поблагодарить тебя за заботу. Всякого рода. В частности за то, что ты уделяешь внимание передачам — они, как ты заметил, занимают много места в моих письмах, но знал бы ты, как нас тут кормят! Не могу рассказать, потому что это запрещено. Что само по себе говорит о многом… А поскольку я весь в работе, мне нужны хоть какие-то силы.

Закончил четыре стихотворения. Ты сможешь оценить их сам через несколько дней, когда у меня появится возможность их переписать. Вот несколько строф из «Вора»:

Когда ты спишь, друг мой, табун коней в ночи,
Топча младую грудь, лихим галопом мчится,
Взрывает мрак ночной — с лица бегут лучи,
Они взойти торопят солнца колесницу,
И все вокруг молчит.

Твой сон ерошится скрещением ветвей,
Боюсь увязнуть в них, как муха в паутине,
Но вижу линию бедра средь простыней,
И кожу белую, и лик невинный синим
Наколотый на ней.

(вычеркнуто цензурой)…, мой нежный вор, мой друг,
Когда ты моешься, вокруг щебечут птицы
В колючих зарослях твоих проворных рук;
Ты в небе звезды рвешь — слезами на ресницы
Они спадают вдруг.

Костюм свой снял ты величаво будто фрак,
Рубашка, майка, черный пояс. Удивленно
Глядит на роскошь ту вся камера зевак.
Пред наготой твоей стою ошеломленный
Как истинный м…[31]

Словом, забавляюсь. Знаешь, я потерял всякую надежду. Я почти уверен, что меня вышлют. Я уже смирился. Мне надо только закончить сборник стихов и «Чудо о розе». Поскольку моя миссия в этом мире заключается в том, чтобы произвести на свет несколько стихотворных строк, то после родов мне остается только умереть — если не внезапной смертью, то медленно засохнуть на ветке. Поверь, я все это принял. Главное, чтобы Кокто привез наброски романа. Итак, я могу не сомневаться, что ты пойдешь к Гарсону (желательно вместе с Дюбуа, потому что бывший префект — это такая фигура, которая украсит любой пейзаж).

Хорошо бы также перед началом слушания издать «Богоматерь цветов», тогда мой защитник мог бы держать в руках экземпляр. Мое имя на обложке книги выглядело бы внушительно.