Франц Кафка не желает умирать

– Тогда почему вы хотите сказать одно, а на деле говорите совсем другое?

– Да не знаю я.

– Так вот пойдите и узнайте. Я не в состоянии отвечать на все вопросы, даже самые законные, – подвела она под разговором черту и закрыла дверь.

Когда вестибюль остался позади, Роберт поднялся по винтовой лестнице. На площадке четвертого этажа прислушался, услышал за первой дверью шум и постучал. Когда ему крикнули, что дверь открыта и ее достаточно лишь толкнуть, он вошел.

В комнате было еще холоднее, чем на улице. Стоял запах скверных сигар. Он увидел перед собой длинный коридор с афишами и первыми полосами газет, приколотыми кнопками к выцветшим желтым обоям, который вел в прокуренную гостиную, освещенную большой лампой без всякого абажура. В шкафах вдоль стен рядами выстроились книги. Посередине на разнобойных стульях и креслах устроилась горстка собравшихся господ и дам. Перед ними с улыбкой на устах, в одной рубашке, с сигаретой в зубах и моноклем в правом глазу стоял какой-то человек, в одной руке держа блокнот, в другой карандаш. «Наверняка Велч», – подумал Роберт. Человек приветливо пригласил его подойти ближе, ткнул пальцем в последний свободный стул и сказал:

– Не стесняйтесь, Роберт, мы только что начали. Налейте себе чашечку кофе, если, конечно, этот напиток вообще можно так назвать.

– С вашего позволения, я наконец продолжу! – проворчал мужчина в темно-синем костюме с высокомерным выражением на угловатом, хотя и с тонкими чертами лице, державший кончиками пальцев окурок сигары.

– Сначала я хотел бы узнать, кто к нам только что пришел, – перебил его круглолицый брюнет в рединготе и с некоторым намеком на бородку. – Сейчас не те времена, когда можно говорить в присутствии незнакомца.

– Ты совершенно прав, Гуго, – ответил ему Велч. – Я пренебрег своим долгом: наш друг – не кто иной, как доктор Клопшток.

Большинство собравшихся даже бровью не повели. Один только лысый господин в темном костюме выказал удивление, словно это имя ему о чем-то говорило.

– Доктор Клопшток, – продолжал Велч, – позвольте представить вам наших гостей… доктор Ида Мунк, Мартин Блюмфельд, Гуго Шпрингер, доктор Макс Краски, Эмма и Альфред Гроссманы, мэтр Соломон Мендельсон, Артур и Эльза Вайсенберги… и профессор Эрнст Вассерман.

– Раз уж нас друг другу представили, могу я продолжать? – настойчиво спросил тип с надменным лицом.

– Валяйте, Мартин, – обронил Велч, раздраженно махнув рукой.

– Я хотел бы знать, с какого бока для нашего журнала может представлять интерес публикация материалов в честь десятилетия со смерти неизвестного широкой публике писателя, книги которого вышли вот уже несколько лет назад, не вызвав ни малейшего энтузиазма, разве что со стороны горстки критиков. Воздавать ему почести во времена, когда запрещено не только публиковать, но даже держать дома книгу еврейского писателя…

– Раз уж мы об этом заговорили, – перебил его крупный тип с выдающимся брюшком, на котором чуть не лопалась рубашка вместе с подтяжками, – скажите мне, вы слышали о последнем новшестве от Геринга?

– Просветите нас, Альфред, – благожелательно сказал ему Велч.

– Ну так вот, – продолжал тот, – отныне все книги еврейских писателей, которые теперь можно найти только в университетских библиотеках, а читать исключительно в научных целях, следует снабдить припиской «перевод с иврита». Подумать только – Фрейд и Цвейг в оригинале писали на иврите, со смеху помрешь!

– Кроме тебя, Альфред, от этого никому не смешно! – вспылил первый. – Ну так что, ответит кто-нибудь на мой вопрос? Зачем нам воздавать почести писателю настолько незначительному, что даже нацисты и те отказались включать его произведения в список нежелательных и приговаривать к сожжению на костре?

– Ну что ж, – спокойно ответил Велч, – во-первых, потому что наши литературные вкусы никоим образом не совпадают с нацистскими, а во-вторых, эти почести мы воздадим как раз для популяризации такой глыбы, как Франц Кафка.

– Для популяризации? А кому это надо?

– Мы думаем не о себе, а о наших потомках.

– Ах да, я и забыл… куда же мы без потомков…

– Какой же ты циник, Мартин! – бросил ему тот, кого представили как Альфреда.

– Лучше я буду циником, но живым, чем сопливым мечтателем, но в гробу!

– Знаешь, Мартин, ты ведь можешь быть и циником, но в гробу!

– Мартин! Альфред! Вы можете прекратить хотя бы на пару секунд? – твердо пресек их перебранку Велч. – Окажите любезность, давайте вернемся к Кафке. Первым делом я хотел бы обратиться к тем, кто его не читал и, подобно Мартину, не понимает, какой нам интерес воздавать ему почести. Франц Кафка – писатель первой величины, настоящий пророк, предвосхитивший в своих книгах жестокий мир, в котором мы сегодня живем. Автор, устами одной из своих героинь сумевший сказать, цитирую по памяти: «Когда-то мы надеялись больше, чем сейчас, но даже тогда надежды не обладали никаким величием; великим было только наше отчаяние, таковым оно и осталось».