Франц Кафка. Узник абсолюта

Как-то ночью мы были в гостях у Вейнберга. Дело было зимой, стояли ужасные холода. Кафка пришел в легком пальто. Верфель стал критиковать его за то, что на нем такая легкая одежда. Кафка ответил, что он зимой купается, и обрадовался, увидев, что остальные поддержали его с дружеским весельем. Один Верфель посмеялся над тем, что Кафка так много заботится о своем теле. Я вспоминаю, как мы стояли после этого на Вейнбергском виадуке. Кафка снял брюки, и мы увидели в морозную ночь его голые икры.

В то время я жил на очень шумной улице, это был дом на углу Стефанской и Герстенской улиц. Я очень страдал от этого шума. Не было никого, кто понял бы мои страдания лучше, чем Кафка. Напротив дома была трамвайная остановка, здесь же стояла гостиница, рядом с ней находился сад, где летом до глубокой ночи громко играл оркестр. Из ночного кафе доносились звуки механического органа. За стеной жил портной, у которого была скоротечная чахотка. Его жена играла на пианино. Мы прожили в этой квартире семь лет. Мне было трудно работать, и я скверно спал. Кафка тоже плохо спал. Он рассказал мне, что в таких случаях у него возникали бессонница и головные боли, и пояснил, какого рода головными болями он страдает. Он говорил беспристрастно, не ожидая от меня никакого совета или сочувствия.

Он защищал себя от шума тем, что вставлял в уши вату, и настоятельно рекомендовал мне этот метод. Я последовал его совету, и до сих пор не могу заснуть, не заложив в уши вату. Однажды я увидел, что у него в уши были вставлены крошечные подушечки. Полагаю, что это был подарок от женщины.

Кафку можно было часто встретить одного, гуляющего в пражских парках. Он нисколько не раздражался, когда к нему кто-либо присоединялся. Он, как правило, избегал разговоров о себе, но, если с ним о чем-либо говорили, он поддерживал разговор. Даже когда его мучила болезнь, он сохранял улыбку. Выражение его лица представляло собой загадку.

Кафка всегда был готов понять другого. Он с большим вниманием следил за жизнью и карьерой своих знакомых. Он был другом для многих, но немногим позволял быть своими друзьями. Я с благодарностью вспоминаю один случай. Мы встретились на Герренской улице. За день до того было опубликовано мое стихотворение в газете «Тагблатт». Оно называлось «Вилла в мирном уголке». Он похвалил его. Самому мне оно уже не нравилось, потому что было написано достаточно давно. Я осмелился выразить некоторое сомнение в подлинности его оценки. В ответ Кафка наизусть прочитал все стихотворение.

Когда его первая книга «Наблюдения» была напечатана Вольфом, он сказал мне: «Андре[40] (Andre) заказал одиннадцать экземпляров. Десять я купил сам. Не знаю, кто купил одиннадцатый». Он произнес это с улыбкой удовлетворения. От него нельзя было узнать, что он пишет в данный момент и насколько это представляется для него важным.

Однажды Вилли Хаас убедил его прийти на чтения пражских авторов в маленький лекционный зал гостиницы на Венцеславской площади. В тот раз Кафка читал рассказ «Приговор», который был затем напечатан Вольфом. Он читал с таким завораживающим отчаянием, что сейчас, когда прошло уже более двадцати лет, я все еще будто вижу его в узкой полутемной комнате. Обо всем остальном я, честно говоря, забыл.

Кафка был стройным, хорошо сложенным, красивым. О девушках он говорил лишь в общих словах. В 1917 – 1918 гг. я был в Вене. Кафка послал мне письмо с просьбой подыскать ему комнату в тихом отеле. Он приезжал из Будапешта. В Праге он уже намекал мне о том, что в Будапеште примет решение сохранить или расторгнуть свою помолвку. В Вене он сказал мне, что расторг помолвку со своей невестой. Кафка очень спокойно говорил об этом. Он пошел со мной в кафе «Центральное». Было уже поздно, и кафе было пусто. Казалось, что Кафка был всем удовлетворен.

Красивая молодая девушка в Праге сказала мне, что она написала Кафке множество писем. Она влюбилась в него. Кафка ответил ей спустя долгое время и предостерег ее от общения с ним.

Затем я видел Кафку незадолго перед концом его жизни. Он исхудал, говорил хриплым голосом, у него было затруднено дыхание. Даже холодной зимой он носил легкое пальто. На улице он показал мне, как свободно стало ему пальто и как удобно было его носить, потому что оно не сжимало его грудь при дыхании. В этом пальто он регулярно делал гимнастические упражнения.

Прошло еще несколько месяцев. Он уехал из Праги. Говорили, что ему стало совсем плохо. Приближался конец. Я получил от него еще одну телеграмму, в которой говорилось: «Если ничего не произойдет, я напишу вам в понедельник».

Его похороны. Часовня на еврейском кладбище в Праге. Длинная процессия. Молящиеся евреи. Убитые горем родители и сестры. Немое отчаяние его подруги, стоящей возле могилы словно изваяние. Пасмурная погода с редкими прояснениями. Честное слово, невозможно поверить, что в этом простом деревянном гробу находятся останки Франца Кафки, который только теперь приобрел настоящее величие.

Дора Геррит [41] Краткие воспоминания о Франце Кафке