Франц Кафка. Узник абсолюта

Сила и слабость, взлеты и падения были интерпретированы Кафкой в особой манере. На первый взгляд «слабость» ассоциируется с декадансом, сатанизмом, любовью к закату, смерти и ужасу, как это звучит у Эдгара По, Вилье де Лиль-Адана и других более поздних авторов. Но этот первый взгляд в корне неправилен. Рассказ Кафки «В исправительной колонии» не имеет ничего общего с По, хотя ужасные сцены возникают на протяжении сходной у обоих авторов тематической линии. Но сравнение только стилей писателей, и ничего другого, заставляет задуматься о многом. Что общего может быть у яркого колоритного повествования Кафки, с присущей ему уверенной изысканной линией, с вибрирующей прозой, даже как-то насильственно вибрирующей, и этих специалистов по бросанию людей в дрожь? Эти авторы, специализирующиеся на глубинном изучении притонов, испытывают относительный интерес к своим исследованиям и снабжают свои произведения небольшими религиозными резолюциями, нечто вроде: «мораль сей сказки такова…» – и они торчат, как сучки, где больше, где меньше, изо всех описываемых жизненных проблем. Писатели, даже поистине великие и честно заблуждающиеся! Разве вы не слышите, как звучат ноты «гордости за разрушение»? Но у Кафки всегда на первом плане – глубоко порядочный верующий человек. Он не проявляет никакого любопытства к безднам и порокам. Он видит их против своей собственной воли. Он не стремится к разложению. Но он попадает на этот путь, хотя идет узкой тропинкой, видит и любит определенность и последовательность, но больше всего – безоблачное голубое небо над головой. Однако это небо начинает хмуриться, как лоб сердитого отца. И чем ужаснее и отвратительнее страх перед безоблачным небом, тем более потрясающ эффект изысканных работ Кафки. Его произведения более значимы, чем сенсации этих похожих на неоконченные наброски книг об «интересных», наводящих ужас патологиях.

Именно поэтому его «Метаморфозы», «Приговор» и другие произведения вызывают у читателей такой трепет. Потому что вокруг и внутри их раскрывается весь свободный мир. Его работы построены не на принципе «ужаснуть читателя», но скорее на принципе, противоположном «деланию ужасов», – возможно, идиллическом или героическом, в каком-то случае – честном, здоровом, жизнеутверждающем. Эти принципы тянутся ко всему нежному и доброму, в их основе – цветущее девичье тело, которое склоняется над мертвым героем в финале «Метаморфоз», сельский труд, все естественное, простое и свежее, преисполненная готовности к веселью детская непосредственность, счастье, миролюбие, физическое и психическое здоровье. Такими же принципами руководствовался доброжелательный Господь, когда он работал, творя мир «не для нас». И сквозь подоплеку Божественной воли это «не для нас» имеет потрясающий эффект, как прощение запредельного греха. Кафка не отрицает эту жизнь. Он не спорит с Богом, только – с самим собой. Отсюда потрясающая строгость, с которой он идет на Суд. Везде в его произведениях – кресла судей и приговоры, приведенные в исполнение. В «Метаморфозах» – не вполне совершенный человек превращается в животное, в насекомое. О! Что может быть ужаснее! «Отчет Академии», автор позволил животному подняться до человеческого существа, до уровня всего человечества, появиться на маскараде, где люди снимают маски. Но и этого было недостаточно! Человечество должно упасть еще ниже – остался вопрос «все или ничего», – и если люди не смогут поднять себя до Божеского уровня, если Отец признает его виновным, если целая общность с фундаментальной моралью предстанет перед Судом и перед вратами встанет дюжий привратник, а человек не имеет мужества оттолкнуть его прочь, когда «имперский посланник» умирающего князя солнца никогда к тебе не приходит, тогда можешь превратить себя в некий бесполезный предмет, неживой и в то же время живой, в моток пряжи, за которым присматривает «небесный эконом», бродя вверх и вниз по этажам без остановки. «Как же зовут тебя?» – «Одрадек» – и целый ряд славянских слов, и все они означают отступление, уход от своей собственной расы, «ветви», отступление от совета, «рады», божественного промысла, эти слова означают – «перебежчик». «А твой адрес?» – «У меня нет никакого адреса». Из этого отрывка можно понять, что Кафка, наряду со всеобщей трагедией человечества, описывал еще и страдающих несчастных людей, бездомных, гонимых евреев, бесформенную, бездомную массу, какой еще не было на свете. Он написал об этом, нигде не употребляя слова «еврей», которое никогда не возникало и в других его книгах».

В мае 1913 г. вышел «Кочегар», первая глава романа «Америка», не опубликованного при жизни Кафки. Дело по изданию прошло без моего вмешательства. Я приведу письмо, которое демонстрирует отношения между Францем Кафкой и его издателем Куртом Вольфом и делает честь как автору, так и издателю. Курт Вольф писал 3 ноября 1921 г.:

«Дорогой и досточтимый г-н Кафка!