Франция. Магический шестиугольник

Кстати, в Мюнхене – Flohmarkt, блошиный рынок – это настоящее воскресное развлечение. Помимо профессионалов-скупщиков, туда приходит масса людей, принося с собой какие-нибудь предметы из дома: которые надоели или не нужны, их продают за копейки. Толпы людей прогуливаются по живописному парку, где разворачивается ярмарка (как раз немецкое слово – Jahrmarkt), едят барбекю и горячие сосиски и обязательно находят какую-нибудь приятную безделушку в дом. Парижский блошиный рынок, marche aux puces – совсем другой. Именно потому, что французы умеют ценить вещи, все, что продается, имеет свою полностью оправданную цену. Сюрпризов не жди: бедняки, притащившие сюда украденный или нарытый на помойках хлам, продают его по дешевке, но это и есть хлам. А уж за какую-нибудь иконку прошлых веков или серебряную пудреницу вы заплатите ее рыночную цену. У антиквара это будет, конечно, дороже, но ровно настолько, сколько стоит любезность продавца в арендуемом им изящном интерьере, гарантия подлинности и чашечка кофе. Настоящий буржуин на marche aux puces не потащится. Редкости всё равно попадают к антикварам, а краденый коврик в приличном доме не постелят.

Природа по-парижски тоже должна быть уютна, комфортна, рукотворна, как сам город.

Другое дело – brocante. Это такие ярмарки, разворачивающиеся по выходным на городских площадях. Бывают и большие brocantes, на неделю, с рекламой по всему городу, туда-то и стекается парижский люд от мала до велика. Поглазеть на этот «уличный» товар не гнушается никто: здесь можно встретить изделия кустарей-одиночек, маленьких фабрик, brocante – это и выездная сессия недорогих ювелиров, антикваров, просто галантерейщиков.

В Париже нет пустого пространства, разве что пустыни внутренние (ame, душа, считается у французов атрибутом католической риторики). Le bois de Boulogne – любимая воскресная вылазка приличных людей, потому с концом хиппизма 70-х оттуда убрали знаменитых проституток-трансвеститов. Тут, в Bagatelle (что буквально значит – безделушка, безделица), можно купить настоящие французские сувениры, модные и красивые, погулять в розарии, среди павлинов, посидеть у ручейка, пообедать в роскошном ресторане, послушать концерт на открытой площадке. Природа по-парижски тоже должна быть уютна, комфортна, рукотворна, как сам город.

2000

Париж накануне третьего тысячелетия

…нельзя себе представить Москву подобной Парижу, где французов по происхождению на глаз – меньшинство.

Я только что вернулась из Парижа, где не была целых два с половиной года. Поехала просто так, поскольку тяготилась разлукой со вторым, после Москвы, родным мне городом. Бывала я там бесчисленное количество раз, а жила три года (с 92-го по 95-й): это вроде и немного, но в парижской моей жизни было столько адреналина, что она вполне сопоставима со всей предшествующей московской. Вернувшись в 95-м году жить в Москву, я встречала только недоумение: как можно заведомо прекрасное променять на нашу навозную кучу (из популярного анекдота: «Это наша родина, сынок»). Когда я пыталась объяснить, почему мне невмоготу там жить, у сородичей возникал приступ злорадства: «Ясное дело, Запад – дерьмо, мы круче».

Это национальное сознание россиян поражает меня неизменно: радость оттого, что у соседа корова сдохла, будто это автоматически означает, что мы и без всякой коровы – лучше. Зависть к богатым и благополучным странам не дает России покоя никогда, озвучиваясь как ненависть в сочетании со стремлением съездить, пожить, получить грант, кредит, послать детей учиться за границу. Что по-прежнему считается большой удачей, если удается. Сейчас, по приезде, когда я делилась впечатлениями – а касались они поразившей меня деградации Парижа, – реакция была обычной. Россияне давно ждут, что Европа с Америкой загнутся и мы получим все их золотые медали и первые места.

Ловлю себя на том, что и мне свойственны подобные чувства, только касаются они других регионов планеты. Моя геополитическая «линия фронта» проходит не по линии зависти, а по линии страха. Вот Салман Рушди написал что-то не то про ислам, и теперь всю жизнь вынужден скрываться. «Правда, что все русские – ксенофобы?» – спросили меня в Париже. «Не более, чем французы», – ответила я. Хотя, конечно, нельзя себе представить Москву подобной Парижу, где французов по происхождению на глаз – меньшинство.